Место под солнцем
Шрифт:
Баринов привык к своей сообразительной массажистке. С ней было просто и спокойно. Она всегда оказывалась под рукой, то одна, то с очередной подружкой — как его светлость пожелает. Он не скупился, и она была довольна. Вероятно, подружки тоже.
Света всегда подбирала правильных, неболтливых девочек. Никогда не приглашала одну и ту же больше трех раз. Чувствовала, что главное для него — разнообразие. Никогда ни на что не претендовала. Ни разу за эти пять лет с ней не возникло проблем.
Если с человеком нет проблем, его почти перестаешь замечать. То
Когда однажды, дождливым октябрьским вечером, Света Петрова появилась в его квартире без звонка, без приглашения, он несказанно удивился. Такое было впервые.
Но еще больше он удивился, когда заметил, что она ненакрашена, какая-то землисто-серая, встрепанная. Она даже не поинтересовалась, дома ли его жена и сын. К счастью, их дома не было.
— Жорик! — выдохнула она с порога. — Жорочка! — и совершенно неприлично, по-бабьи завыла.
Он испугался, что услышат соседи, затолкал ее в квартиру, запер дверь. Потом отвел на кухню, усадил, налил воды прямо из-под крана, насильно влил в нее почти весь стакан и, дождавшись, когда она успокоится, сурово спросил:
— В чем дело?
— Я была у врача… — Губы ее опять задрожали, ей было трудно говорить.
«Ну вот, — с раздражением подумал он, — сейчас заявит, что беременна и поздно делать аборт. Тоже мне, святая невинность! Мальчика нашла, дура! А еще потребует, чего доброго, чтобы я на ней женился, шантажировать начнет… Правильно говорят, в тихом омуте черти водятся. Ни с кем нельзя расслабляться. Ни с кем и никогда».
Света между тем закурила, руки ее так тряслись, что он испугался — вдруг уронит горящую сигарету на дорогой французский линолеум?
— Жора, у меня рак, — произнесла она хриплым шепотом.
— У тебя — что? — переспросил он, хотя прекрасно ее расслышал.
Она положила горящую сигарету на край стола и зачем-то стала трясущимися руками расстегивать блузку. Егор Николаевич схватил сигарету, загасил ее в пепельнице и выбросил в помойное ведро.
— Вот, — сказала она, вываливая перед ним свою тяжелую белую грудь, — опухоль уже видна. Она большая и скоро даст метастазы… — Убери сейчас же! — выкрикнул он. — Что ты мне показываешь? Я не врач! Застегнись сию минуту!
Он отвернулся, брезгливо морщась. Даже тошнота подступила к горлу. Он не успел ничего разглядеть, да и вряд ли так уж было заметно. Она ведь внутри, опухоль. И еще две недели назад эта грудь… Баринов прекрасно знал: рак не заразен, но даже отступил на несколько шагов от этой толстой чужой бабы, которая сидела, тихо подвывая, в его чистой красивой кухне и показывала кусок своей отвратительно больной, безнадежно больной плоти.
Светлана между тем послушно застегнула блузку, вытащила еще сигарету из своей пачки.
— Ты же знаешь, у нас не курят, — сказал он уже спокойней, — только на лестничной площадке. И вообще, чего ты от меня хочешь? Вот зачем ты с этим ко мне пришла? Зачем?
— А к кому же еще? — спросила она, не поднимая глаз. — К маме? Она пьет и плачет, плачет и пьет.
— Ничего, — она пожала плечами, — я думала, ты… — Она думала! — повторил он с какой-то дикой усмешкой. — Тебе денег, что ли, надо? Так могла бы и накопить за эти пять лет. Я ведь тебе много давал.
Света молчала, сидела на табуретке, съежившись, вжав голову. Тело ее казалось каким-то оплывшим, она выглядела почти старухой.
Она не сумела ничего скопить, хотя он и правда давал много, не скупился. Но и она не скупилась, покупала красивую одежду для себя и для мамы, квартиру отремонтировала, мебель купила. Нет, не сумела она скопить. Любила завалиться с какой-нибудь подружкой в дорогой ресторан, покушать в свое удовольствие. В долг давала, не жалея, даже тем, про кого знала — не вернут. Отдыхать ездила на море. В последний раз — в Грецию, на дорогой курорт. А оказывается, уже нельзя было. Но она еще летом ничего не подозревала, загорала без лифчика, как и все женщины на пляже. Вот от этого и стала развиваться опухоль со страшной скоростью.
Но дело вовсе не в деньгах. Она пришла, чтобы он просто пожалел, сказал что-нибудь ласковое, потревожился за нее хотя бы немного.
Егор Николаевич смотрел куда-то мимо, сквозь нее, и лихорадочно просчитывал в голове возможные варианты ее дальнейшего поведения. Что, кроме денег, она может потребовать? Устроить в хорошую клинику? Ладно, это не проблема. Самое неприятное, если она станет вот так к нему заявляться, если не оставит в покое, не исчезнет теперь же, сию же минуту из его здоровой благополучной жизни. Ведь смотреть же страшно! А что через месяц с ней станет?
Он не мог решить, как разумней поступить сейчас, как оградить себя от дальнейших проблем с этой женщиной? Дать денег и вежливо выставить? Или не дать, выставить грубо, не оставляя у нее иллюзий на его счет?
Но, чтобы выбрать правильный вариант поведения, надо хотя бы немного знать человека, иметь хотя бы смутное представление о том, как он реагирует на агрессию, на ласку, на жесткий отпор или мягкий намек. Даже про собаку надо это знать, чтобы как-то с ней общаться. А Егор Николаевич про Свету не знал ничего.
Он просто не считал нужным задумываться об этом раньше. Зачем утруждать себя?
Света существовала для него постольку, поскольку возникала надобность в ее услугах. Всякий раз, как только за ней закрывалась дверь, она бесследно исчезала из его жизни. Ну в самом деле, еще не хватало изучать характер массажистки, постельно-банной принадлежности, толстой пошлой бабы, которая обеспечивает ему разнообразные пикантные удовольствия за большие деньги!
«Да что я голову ломаю? — раздраженно одернул себя Егор Николаевич. — Выгнать ее сейчас же, и все дела. Мне это совершенно ничем не грозит. А то распущу сопли, пожалею, денег дам, пообещаю в клинику устроить и оглянуться не успею — она на шею сядет. С такими надо ухо востро держать…»