Место под солнцем
Шрифт:
Сегодня они вышли из дома заблаговременно. Анника чувствовала себя фашистом, она не терпела опозданий, это ее качество углубилось от брака с Томасом, который был в отношении времени неисправимым оптимистом.
Они вышли раньше на четверть часа, и это позволило им не спеша идти по дороге и петь песенки. Они останавливались перед витринами и обсуждали, какие вещи им хотелось бы иметь. У них даже осталось время купить в киоске жвачку и пообещать не трогать ее до фильма.
Дождь утих и почти прекратился. Было
Анника несла на плечах обе детские сумки и свою тяжелую сумку с документами и компьютером. Вещей, сопровождавших детей в путешествиях по обоим домам, становилось все больше, хотя Анника исключила некоторые из них. Например, новые Поппи и Чикен все время жили в ее доме (старые Поппи и Чикен сгорели на Винтервиксгатан); но все равно оставались любимые джинсы, обувь, фильмы и книги – и их приходилось таскать из дома в дом.
Анника довела Калле до входа в школьный двор и обняла его на прощание.
– Увидимся через неделю. Я заберу тебя, как всегда, после прогулки в следующий понедельник, ладно?
Мальчик кивнул и отправился в класс.
Дальше им с Эллен идти было легче, так как Анника избавилась от вещей с полки Калле.
– Понеси меня, – попросила Эллен и протянула ручки.
– Нет, – ответила Анника и поправила на Эллен шапочку. – Ты уже тяжеленькая, большая девочка. Лучше возьми меня за руку.
Взявшись за руки, они пошли по туннелю, соединявшему южную и северную части острова. Эллен, наморщив лобик, о чем-то напряженно думала.
– Мама, послушай, – сказала она, когда они проходили мимо кегельбана. – Я тоже когда-нибудь стану мамой?
– Может быть, – ответила Анника, – если захочешь.
Девочка помолчала.
– Но если я буду мамой, то кем будешь ты?
– Я все равно останусь твоей мамой, но еще стану и бабушкой твоему ребенку.
Эллен согласно кивнула.
– Да, правильно, – сказала она. – А потом я состарюсь, и тогда ты станешь маленькой, а я буду твоей мамой.
– Ты станешь моей мамой? – удивленно спросила Анника.
– Но ведь когда я состарюсь, ты умрешь, а потом вернешься.
– А, вот как, – сказала Анника.
Оказывается, ее дочка верит в переселение душ.
В сером свете пасмурного дня они подошли к отелю «Амарант», перешли Пиперсгатан прямо к детскому саду, находившемуся у входа в здание «Радио-Стокгольм». Войдя в садик, они поднялись на третий этаж. У Анники уже невыносимо болело плечо, когда она наконец поставила на полку Эллен ее тяжелую сумку.
Девочка сама разделась, сняла шарфик, ботинки и верхнюю одежду. Потом она надела туфельки с мышками и натянула юбочку.
– Пусть через неделю небо станет голубым-голубым, – сказала Анника и наклонилась, чтобы обнять
Девочка кивнула. Утренние слезы были забыты.
– Знаешь, мама, что странно? Бог есть, но мы его не видим; а Рождественского деда мы видим, но на самом деле его нет.
Она попрощалась с Аннике и побежала в группу.
Тучи немного рассеялись, приподнявшись над крышами. У Анники было такое впечатление, что она уже много недель не видела чистого неба.
В феврале наступило рекордное для Швеции потепление. В Онгерманданде расцвели подснежники и крокусы, но потом холода вернулись. В марте было холодно и ветрено, часто случались снежные бури. В Третьерде в снегу застрял междугородный автобус, и восемь человек замерзли насмерть. В одну из недель, когда дети были у Томаса, она по заданию редакции ездила в Эстерсунн, чтобы написать о «городе Мертвых», но все остальное время Анника провела в Стокгольме. Она все время разрывалась между домом, садиком, школой и редакцией, и обыденность затянула ее с головой.
Эта жизнь ей не нравилась. Дети, работа и квартира не даются даром.
Она вернулась к началу моста Барнхус и тут же вдохнула выхлопные газы Флеминггатан. У Большого Эсингена она прыгнула в первый автобус. Через остановку в автобусе освободилось место, и она села, чему страшно обрадовались натруженные плечи. В двадцать минут десятого она была у главного входа в редакцию. На несколько мгновений она задержалась на автобусной остановке и посмотрела на забор русского посольства на другой стороне улицы. Охранник в шапке-ушанке стоял у ворот, топчась на месте. Кажется, он сильно замерз. Как же он чувствовал себя в морозы за двадцать градусов?
«Понимают ли люди свое подлинное счастье?» – подумала Анника и вошла в здание.
Раньше она всегда стремилась незаметно проскользнуть в редакцию так, чтобы ее никто не видел. Она шла, опустив голову и ссутулив плечи и повернувшись спиной к людям. Потом она принималась лихорадочно придумывать, как ей составить дневной распорядок – разработать план и написать статью, которая должна была появиться в следующем номере.
Теперь же настали новые времена, и проявлять к чему-либо интерес было расточительно.
У Патрика всегда был длинный список дел, которые она должна была начать делать, едва успев сесть за рабочее место. Это могло быть что угодно – от статьи о британских медсестрах, убивавших пациентов, до интервью с футбольной звездой, у которой только что родился ребенок. Он заметил Аннику, как только она прошла через вахту, и тотчас устремился к ней. Обычно он ухитрялся всучить ей груду распечаток, прежде чем она успевала снять куртку. Детская безмятежность, проистекавшая из ее неспособности бороться со стрессом, все еще не покинула Аннику, когда она шагала по редакции, видя, как Патрик бежит ей навстречу с телефонной трубкой.