Месяц за год. Оборона Севастополя

Соловьев Сергей

Репнин даже отложил журнал, увидев как резко вскочил Залепский с кровати.

– Давай письмо, быстрее.

– И на словах просила передать..

– Говори.

– Сказала, что, пусть приезжает, когда сможет, – громко и недовольно сказал денщик.

– Спасибо, Яким.

Мишель медленно сел за стол, и разрезал конверт перочинным ножом. Письмо выпорхнуло из его плена, как розовая бабочка.

Мишель!

Мы кажется договорились, обращаться друг к другу на «ты». Так что мне неприятно, когда ты обращаешься ко мне так, словно мы чужие и незнакомые люди. Узнала давно о смерти Марии Петровны. Я скорблю вместе с тобой над

твоей потерей, очень рада, что у тебя есть сын, и ты конечно, будешь ему хорошим отцом. Я так понимаю, что сейчас он на попечении твоих родителей, так это и хорошо. Здесь бы за ним следили и заботились совсем чужие люди. Большинство людей нашего круга так и выросли, когда их отцы были в бесконечных походах и войнах. Когда наконец успокоишься, приезжай, всегда рада тебя видеть. В следующий четверг будет совсем немного гостей, буду тебя ждать. Если же нет, то буду рада встрече в Петергофе, когда в июне ваш полк придёт на Летние квартиры.

С искренней надеждой, Ольга

Залепский прочел письмо, и спрятал в шкатулку, которую закрыл на ключ. Репнин с пониманием смотрел за манипуляциями друга, и скромно предложил:

– Вина?

Мишель, усмехнувшись, кивнул. Неплохое охлажденное венгерское оказалось кстати, словно плечо старого друга в нелегкую минуту.

– Не вини себя, Мишель. Ольга же ни в чём не виновата?

– Выходит я, какой-то злодей… Только были похороны жены…

– Обождешь немного… Наше дело военное, – и он отпил ещё бокал, – кто знает, какая наша судьба… А отказываться от такой- значит её злить. Ты же не хочешь что бы Счастье от тебя отвернулось?

– Нет… – и чуть захмелевший Мишель помотал головой.

– Значит и дары Фортуны отвергать грешно…

Петергоф

Наступило долгожданное лето, нестроевые собирали фурштатские повозки, набивая их имуществом полка. Больных оставили в городском лазарете. Ранний отбой сменился ранним подъёмом. горнист заиграл сбор, и солдаты, одевшись, получали оружие у каптенармусов, и поэскадронно шли в конюшне полка. На плацу стоял полковой оркетр, но не играли музыку, не желая потревожить обывателей.

Прославленное знамя держал гордый эстандарт-юнкер. Полотнище красного цвета с белым крестом, колыхалось на ветру, а рядом стоял командир полка со свитой. Юнкера построились вне строя эскадронных шеренг, но в третьем дивизионе полка. Время было шесть часов утра по традиции, и лучшие всадники империи начали выезжать через ворота. По три в ряд кирасиры заняли всю Захарьевскую улицу, за ними встали и друзья-соперники конногвардейцы. К Бреверну подъезжали командиры эскадронов, докладывая о готовности. Наконец, и сам де ла Гарди рапортовал командиру бригады, прежнему командиру Кавалергардов, генерал -майору Безобразову Сергею Дмитриевичу.

Наконец, по сигналу командира, ровно в пять часов, кавалергарды двинулись по улице. За полком, провожая друзей и близких, следовали кареты и экипажи петербургских дам. Прекраснейшие тысячные кони, многотысячные кареты, фаэтоны, прелестнейшие девушки из лучших семей Санкт- Петербурга ехали вслед гардейской кирасирской бригаде. За двумя полками выстроился своеобразный эскорт, но он держался на некотором отдалении.

Мишель тоже смотрел с улыбкой на такое почётное сопровождение, хотя и с непривычки было ещё неудобно носить медную каску с прикрепленным на ней орлом. Кирасы у него ещё не было, а Яким на бричке следовал с обозом. У каждого офицера был с собой и небольшой экипаж для вещей, да и к нему была привязана личная лошадь. В походе, безусловно, следовали на строевой. Его Порох был в отличной форме, бодр и весел, на нем был также навьючен

чемодан и ольстры, но и те и другие были пусты. За городской чертой, уже около восьми часов, грянул полковой оркестр. Залепский всё тянул голову, пытаясь увидеть и кареты императорской семьи.

– Мишель, что хочешь увидеть?– спросил весёлый Никита, – неужели что то потерял? Или кого-то?

– Да не понятно…

– Императорский кортеж? – догадался Репнин, – нет, они уже в Петергофе, их сопровождает Конвой его Императорского Величества, Казаки.

– Понятно, – протянул Залепский.

– И Ксения наверное уже там… Отличные места. Ты взял свою камеру для даггеротипов?

– Да, конечно. И два ружья, револьверы, и так, по мелочам.

– Насчёт охоты не уверен…

Через три с половиной часа полк достиг села Ульянка, легендарного Шереметьевского дома.

– Что здесь? – не понимая, спросил Мишель Никиту.

– Традиции, великая вещь… Командир уже послал письмо с вестовыми графу, о том, что прибудет полк на постой. Шереметев, как радушный хозяин, уже выставил угощение для солдат и офицеров.

– Граф человек богатый… – задумчиво согласился Залепский.

– Всё оплачено по договору, но традиции есть традиции…

Поступила команда спешиться, коноводы устраивали коней, а полк в пешем порядке, проследовал к столам. У офицерских столов стоял сам Шереметев, ожидая гостей. Залепский смотрел на красивый дом у пруда, на все эти чудесные места.

– Пошли, – вмешался в идиллию фон Розен, – обед стынет, господа юнкера.

И вправду, обед был неплох, с отличным вином. Дальше полк ожидал марш до Красного села. где нестроевые полка уже готовили палатки для солдат, а в Павловской слободе для офицеров были приготовлены квартиры.

Марш продолжался до вечера, и полк прошёл положенные сорок вёрст пути. Полк разместился недалеко от Кавалерийского Лагеря, и рядом с Конногвардейским полком.

***

Погода стояла превосходная, хотя и в колете было непросто, жарковато. Палатки солдат и квартиры офицеров были не так недалеко от дворцовых зданий. Фрейлины, так живо интересовавшие Репнина, размещались в Кавалерских домах, недалеко от дворца.

Солдатам проще, им разрешалось купаться, но там, где они не могли попасть на глаза августейшей фамилии. Это была запруда реки Лиги, или Дудергофские озера. Это происходило каждую субботу или после напряженных занятий. Лошадей пускали на вольный выпас и кормили лишь травой, и не слишком утруждали. Но, боевая учёба была. В отдалении от дворца, перед глазами императора, проводили полковые учения.

Весь полк, поэскадронно, развернулся в три боевые линии, заняв почти полверсты поля. Развернутое знамя, штаб-офицеры на правом фланге, и они пошли на рысях. Мишель восторженно смотрел по сторонам, видя идеальное построение. Он лишь держал левой рукой, с надетыми крагами, повод коня. Но выездка Пороха была просто идеальной, конь привык быть в строю. Никто не вырывался вперед и не нарушал строй, хотя блиставший медными кирасами и касками полк шёл на рысях. Грохот копыт, верно, был слышен за версту. Наконец, прозвучала команда:

– Палаши вон!

И громадные всадники с лязгом вытащили своё главное оружие. Первые ряды эскадронов, с пиками, так и держали древки в своих руках. Штабс -ротмистр Тульев подал своего коня, и оказался п

рядом с Залепским.

– Пойдёшь вместе с фланкерами эскадрона.

– Так точно, ваше благородие, – ответил Мишель.

Марш продолжался. И полковник Есипов скомандовал:

– Во фланкеры!

И шестнадцать всадников, по восемь с каждого фланга, рассыпались в поле, а с ними поскакал и Залепский, держась за унтером Гореловым. Стрелки повторяли эволюции полка, держась на расстоянии от фронта в двести саженей.