Метагалактика 1995 № 1
Шрифт:
— Вам лучше знать, — пожал плечами Бурковский. — Я — человек сухопутный.
— Оставьте, — засмеялся Некрасов. — Помпу вы крутили знатно. Как капитан, выношу Вам благодарность.
— Позвольте. Не понял, — Бурковский посмотрел в глаза Некрасову. — Давайте, господин мичман, определим наши отношения, — Бурковский говорил медленно, чеканя каждое слово. — Думаю, что капитан здесь — я.
— Даже так? — улыбка сползла с лица Некрасова. — Два капитана на одном судне. Занятно.
— Вы правы, — кивнул Бурковский. — Полагаю, однако, здесь не место для подобных выяснений.
— Прощу в каюту, — посторонился, пропуская Бурковского, мичман Некрасов.
28
Разговор в капитанской каюте продолжался уже более часа.
«Эх, великовельможный пан… Беда с тобой, право! Хотим мы того или не хотим, но представляем с тобой два народа, два государства. Ну что ты, Бурковский, здесь передо мной пыжишься? Откуда у вас, поляков, столько гонора? Рассуди. Что есть моя великая империя и что — твое захудалое польское подворье? Это же мы, русские, тебя шляхтича как куренка бросили в острог и тебя же вызволили из него, дали волю. Что ж теперь ерепенишься, пушишь хвост?» — таковы, если вкратце, были подспудные мысли Некрасова в продолжении его беседы с бывшим поручиком Бурковским.
«Что поражает в вас, русских, — полная историческая слепота. Абсолютное непонимание собственной обреченности. Это сегодня вы — властелины половины мира, диктуете вроде бы свою волю сотням племенам и народам. Вы и не подозреваете, на что уходят вся ваша энергия и силы, не желаете видеть, что сами рухнете вскоре под плитой, которую добровольно на себя взвалили. Это неизбежно: ваши большие и маленькие губернаторы и все вы перегрызете друг друга и уйдете в никуда. Как великие некогда греки и римляне. Что далеко ходить? Этот ваш неприступный камчатский острог… Он рассыпался от первой легкой встряски. Или ваш барк „Святая Анна“, которая с такой легкостью перешла в руки взбунтовавшейся толпы. Какие еще свидетельства вам нужны в подтверждении вашей лени и слабости?» — примерно так, если совсем коротко, думал про себя, глядя на Некрасова бывший поручик Бурковский.
В течение этого долгого разговора каждый из них окончательно осознал, почувствовал — насколько они разные люди. Беседа, конечно, продолжалась, но уже вынужденная, вялая, по инерции. Однако пора было что-то решать.
— В конечном счете, — прервал молчание Бурковский, — все, как еще издревле, упирается в одно — в стремление к власти. Я не прав?
— Какая к шуту власть? — отмахнулся Некрасов. — Что нам делить? Мы — точка посреди океана. Вокруг — на Запад, на Восток, к любому полюсу — вода. Команда больна, многие изувечены. Нас ожидают вскоре вселенская тоска, озлобленность, голод. Колумбу такое не снилось. Желаете быть адмиралом на этом судне? Извольте.
— Напрасно Вы иронизируете, — Бурковский раскурил трубку. — Не знаю, как на русском флоте, во всех цивилизованных странах всегда единоначалие. Без сильной руки нам тоже не обойтись. Впрочем, я не претендую…
— Не лукавьте, Бурковский. Тем более — наш разговор совершенно приватный. Вас, поляков, ей Богу, трудно понять. Вы первые — за свободу угнетенным. Аплодировали Великой Французской революции. Великолепно! И что же? Вы же первые — за императора Наполеона! Ваши соотечественники сегодня сражаются под знаменами тирана. Я не удивлюсь, если через год-другой польские полки, ведомые Бонапартом, пойдут на Россию.
Бурковский побледнел, но тут же взял себя в руки, наполнил из бутылки бокал.
Если мы будем продолжать в таком духе, мы с вами слишком далеко зайдем.
— Согласен, поручик, — вздохнул Некрасов. — Предлагаю сделать
— Вы весьма дипломатичный человек, — сказал Бурковский, пожимая руку. — Это приятно.
— Просто я не люблю воевать, — улыбнулся Некрасов. — С детства. У меня на сей счет свои убеждения. Полагаю, что в тот день, когда государи объявляют друг другу войну, их надобно тут же казнить. Потому что в сражениях гибнут не повелители, а подневольные.
— А стихи вы в детстве не сочиняли? — поинтересовался Бурковский.
— Нет, только прозу.
— Впервые вижу среди русских офицеров флота литератора, — почти искренне рассмеялся Бурковский.
— Вы очевидно мало встречали русских офицеров флота — ответил Некрасов.
1 августа. 11 час. 06 мин.
На море происходит немало чудес, пожалуй больше, чем на суше.
Кто не слышал о Летучем Голландце? Нет числа легендам о безлюдном корабле-призраке, которые встречается морским путникам совершенно неожиданно в разных концах океана.
Эти призрачные корабли — реальность. Тысячи свидетелей поведали о них, написаны сотни книг, в которых делаются попытки объяснить необъяснимое.
Вот одна из гипотез.
Время от времени в центре океанов случаются мощные извержения вулканов, либо гигантские подвижки морского дна — подобие глубинных землетрясений. Помимо тверди, приходят в великое смущение и водные пласты. Над поверхностью океанов вздыбливаются гигантские валы величиной в высокие дома. Это — цунами. Мощные, громадные волны стремительно и бесшумно мчатся к берегам. И там, ударившись о кромку земли, мгновенно вырастают в десятки раз и, продолжая стремительное движение, сметают все — прибрежные леса, селения, города. Но еще не достигнув берега, цунами несут смерть — неслышные человеческим ухом инфракрасные волны, порожденные водяным валом, предупреждая его, незримо бьют по психике человека, сводят его с ума. Даже не видя катящуюся вдали ужасную водяную гору смерти, среди ясного солнечного дня, в тишине и штиле, люди без видимых причин испытывают невыразимую тревогу: кричат, мечутся, бросаются в панике за борт. Оставленные корабли десятки лет затем бороздят океанские просторы. И каждая встреча с ними — дурное предзнаменование.
Первым увидел одинокое судно стоявший на капитанском мостике Некрасов.
— Боцман! Свистать всех наверх!
Путешественники высыпали на палубу. Поднялись даже самые немощные — стояли у борта, поддерживаемые товарищами.
Русский человек всегда настроен на встречу с чудом. На барке возник великий пересуд.
— Братва! — кричали оптимисты. — Готовь кружки для рома!
— Раскрывай рот шире! — это уже пессимисты. — Поднесли хоть бы кагору на полглотка. В самый раз бы сейчас причаститься…
Но вот судно все ближе, на борту «Святой Анны» — все настороженнее:
— Братцы! А может, пираты?
Теперь уже хорошо видно: встреченное в океане судно — небольшая китайская джонка. Медленно сблизились.
На незнакомом утлом суденышке — ни души. На «Анне» притихли.
— Эх, была не была! — Рогозин, поплевав на ладони, ухватился за край борта — перемахнул на палубу джонки.
Немного побродил, скорбно и растерянно оглядываясь.
— Ну! Что там? — не выдержал Бурковский.