Шрифт:
Серые пиджаки, чёрные рубашки и жёлтые, слегка блестящие, галстуки. Целый вагон мёртвых глаз, тех, кто узнал больше, чем хотел, новая элита мира, блестящая холодом глаз. И по какой-то нелепой причине, она тоже сидела с ними в одном вагоне, ни галстука, ни пиджака, ни даже рубашки. Век, в который не обязательно смотреть на человека, чтобы его видеть, он страшно пугал её, и все те гладковыбритые люди с безучастными лицами тоже пугали. Сквозь высокотехнологичные тёмные очки она взглянула на пролетавший пейзаж: серые глыбы, пугающих своей огромностью, небоскрёбов. Округлая форма, сужающаяся к верху, что могло быть более страшным, будто земля разрывает саму себя металлическими пальцами. Помнится, отец опасался, что его депрессивность в купе с бурной фантазией
"Знающие люди - счастливцы, возвысившиеся над толпой, знающие слишком много - ходячие мертвецы" - говорил человек, считавший накопление знаний основной целью человечества. Может, он хотел свести всех гуманоидов в могилу? Это у него замечательно получилось, высший класс, научная интеллигенция, к которой приходилось относиться и его дочери, внешне выглядел почти покойниками. И чем дальше заходил прогресс, чем могущественнее становилось колесо всё набиравшей скорости истории, тем страшнее становилось всё вокруг. Искусственные глаза, аппараты, улучшающие слух, вживляющиеся чипы, отвечавшие за всё, что только можно, от контроля работы мозга до регуляции пищеварительной активности. Десять лет назад на мир взирала одна пара безучастных глаза, теперь - сотни и тысячи. Чума двадцать первого века.
Со своей рукой-протезом, она чувствовала себя неуютно, да, она, теоретически, могла сломать стену, пусть не слишком толстую, да, это было очень удобно, но всё же, это было так странно. Хотя, то, что она отделалась только протезом руки - это удачное стечение обстоятельств, при её бурной подростковой жизни. Ровные ряды, одинаково положенных на колени, рук, глаза, уставившиеся прямо перед собой. Каждый раз, осматривая людей вокруг, девушка отворачивалась от них и закрывала глаза, жаль, нельзя было укутаться в чёрное пальто так, чтобы её не видели. Уже совсем скоро поезд прибудет на станцию, на которую она хотела попасть и пугающее соседство прекратится.
Когда она выходила из вагона, безмолвно, не двинув глазами, за ней наблюдали почти одинаковые люди в серых костюмах с чёрными рубашками и жёлтыми, слегка светящимися, галстуками. Картина, повторяющаяся вновь и вновь, бесконечно, каждый день, когда она решается поехать куда-то на надземном общественном транспорте, в метро такие люди предпочитают не ездить, им ближе небо, чем земля. Хоть что-то общее.
Цветущий район зелёных, где от зелени рябило в глазах, возможно, даже сильнее, чем от блеска металла в технократических районах. Мир ушёл от классового и идеологического деления чтобы, в итоге, вернуться к нему. Угрюмые бабки с живыми глазами, сидящие на скамейке, грозно взирали на пришельца из центра, явно с осуждением. Таким людям есть дело до всего, что происходит и, убереги вас череда событий, попасться им под руку. Благоразумно перейдя на другую сторону улицы, грешница с короткими волосами, в глазах стражей какой-то странной, заплесневелой, морали, стала осматривать улицу чуть внимательнее. Но и эта сторона не была столь безопасна, как хотелось бы. Звеня семью кольцами в одном и пятью в другом ухе, навстречу шёл парень неопределённого возраста, чьё лицо невозможно было разглядеть из-за обилия металла и татуировок. Он оскалился довольно мерзкой улыбкой.
– Эй, красавица, - под левым его глазом отчётливо была видна татуировка "люмпен", красавица улыбнулась про себя. Интересно, парень не знает значения этого слова или был просто идиотом, гордящимся своим низким статусом, потому что гордится этим принято? В любом случае, привлекательность данного субъекта упала ниже плинтуса. Выставленная вперёд металлическая рука резко оборвала заготовленную и, вероятно, заученную речь, а характерный жест дал понять, что думает человек о первом встречном.
Шаркающей походкой парень пошёл своей дорогой, а девушка продолжила свой путь. Тем временем, небо затянули тучи, по графику, пришло время освежающего дождя, зелень перестала так сильно резать глаза, теперь улица выглядела в крайней степени угрюмо. Побеги обхватили здания, не то желая обнять, не то пытаясь задушить, и не понятно, что более вероятно. Радом с домами, не считая случайных прохожих, вроде того парня, ходили ухоженные люди в простой одежде, серого или белого цветов, сияя рядами белоснежных зубов, они спешили по домам, большинство - переждать дождь, некоторые - полюбоваться им изнутри.
– Мирочка, добрый день, как жизнь? Снова к нам?
– раздался из-за спины мягкий и глубокий голос чуть запыхавшегося округлого старичка с объёмной седой бородой, сливавшейся с одеждой. Он улыбнулся обернувшейся девушке так искренне, как умел только он. У него было живые, не такого типа, как у сварливых бабок, глаза, такие бывают только у безнадёжных оптимистов, наслаждающихся своей жизнью.
– Добрый день, Алексей Степанович, всё хорошо, а вы как? Домой спешите?
– Мирослава Хрусталёва терпеть не могла, когда её называли "Мирочка" и примерно настолько же она не любила, когда ей задавали очевидные вопросы, поэтому она так и не стала называть добродушного старика по имени и по этой же причине задала ему глупый вопрос.
– Все просто замечательно. Да, именно туда, а как ты догадалась?
– пританцовывавший старичок, прикрывавший голову папкой, судя по всему - пустой, искренне удивился. Он всё делал искренне, никогда бы не стал врать, таких людей одни очень любят, другие - ненавидят, но есть ещё и те, кто никак не может решить, к кому из предыдущих стоит присоединиться.
– Внезапное озарение, - произнести это без тени сарказма не удалось, но собеседник не обратил на это никакого внимания.
До возможности движения с закрытыми глазами знакомые коридоры, с обеих сторон заставленные стеллажами с различными комнатными растениями, которые так и норовят зацепиться за волосы или одежду, настоящие джунгли, обожаемые местными обитателями. Именно таким был дом, в котором жил наиболее близкий Мирославе человек, в других домах зелёных она не была, и побывать там ей не хотелось. Понять тех, кто предпочитал прятаться от прогресса технического за своими зелёными насаждениями и помыслами о духовной эволюции, девушке было решительно невозможно, всех, кроме одной.
Тонкая белая дверь без излишеств, как декоративных, так и утилитарных, с незначительным скрипом открылась и за ней обнаружилась всё та же, заваленная различного рода книгами, листами бумаги и письменными принадлежностями, комната. С двух шкафов, которые разграничивали квартиру-студию на рабочую и медитативную части, свисали побеги куцых кустов, которых насчитывалось две-три штуки, что сильно контрастировало с их количеством в коридоре и, тем более, на балконе. Но куда интереснее причудливых растений с разнообразными прекрасными цветами, был худенький человек с длинными светлыми волосами, спокойно лежащими на плечах и спине. Она никак не отреагировала на открытие двери, но Мирослава сразу поняла, что подруга уже в курсе её присутствия. Обычно, на балконе Маша медитировала, правда в последние недели сосредоточится на внутреннем мире у неё не получалось, как она объясняла, внутреннее равновесие было потеряно.
– Доброго дня, - произнесла гостья, мягко ступая по полу, сапоги, оповещавшие о приближении хозяйки за несколько десятков метров, остались в прихожей. Тяжёлое черное пальто тоже осталось там, на девушке остались только вельветовые брюки и серая лёгкая толстовка.
– Ты когда-нибудь думала о том, почему нам бывает грустно наблюдать за дождём?
– Маша, в своей обычной манере, сидела с закрытыми глазами и, видимо, подготавливала почву для высказывания некоей мысли, которая пришла ей в голову. Так случалось довольно часто.
– Нет, - Мирославе подумалось, что подруга в очередной раз излишне много общалась с "мистером Хрусталёвым" или, как она называла, "певцом вселенной". Отец вряд ли бы оценил подобную восторженность по отношению к себе, именно поэтому он до сих пор не знал о подобном титуле.
– Каплю дождя легко ассоциировать с человеком, как правило, уже достигшим совершеннолетия, начиная свой путь с высоты, он падает всё ниже и ниже, к неизбежному концу - смерти как единого физического тела. Но разрозненные частички тела когда-нибудь воссоединятся и, сформировав ровно ту же каплю, вновь начнут своё падение на землю. Это вселенская печаль.