Метаморфозы вампиров (сборник)
Шрифт:
— Он ошибается, — коротко сказал я.
— Не знаю точно. Соглашусь, у меня у самого ощущение, что фигурка гораздо древнее, но, может, это относится к самому камню. Базальт — порода вулканического происхождения.
— В таком случае чертову этому каменюке куда больше полумиллиона лет. А то и полумиллиарда.
— Не обязательно. Это может быть более поздняя вулканическая деятельность. Подступиться бы сейчас да взглянуть на ту штуковину с Юкатана.
— А где она?
— В Мехико. Хотя у Джекли есть друг, который живет в Калке — у него есть кусок нефрита из Чичен-Итцы. Говорит, на нем высечены какие-то мифические фигуры.
— Кали — это где?
— Недалеко от Реддинга. Я думаю, можно было бы заехать туда на обратном пути
По дороге из Лондона в машине я спросил Литтлуэя:
— Кстати, ты не слышал, чтобы древние греки раскрашивали свои статуи в яркие цвета?
— Да, видимо, слышал. Где-то даже читал, хотя не помню, где.
Мы позвонили профессору Эвансу из Реддинга; он сказал, чтобы мы немедленно приезжали. Прибыли около половины шестого, постояв в транспортной пробке у Марлборо. Профессор оказался человеком средних лет, с покатым подбородком, и слова произносил с эдаким протяжным жужжанием, от чего напрашивалась ассоциация с насекомым. Он угостил нас чаем и извлек на свет нефритовый камень из Чичен-Итцы.
Это был маленький неровный кусочек размером с ладонь, причем удивительно тяжелый. На его поверхности был тщательно высечен и процарапан рисунок какого-то омерзительного божества, сидящего с открытым ртом на скрещенных берцовых костях и, откинув голову, пожирающего взглядом человечью голову, лежащую у него на воздетых ладонях. На лице божества — явно кровожадное выражение. Я коснулся камня и моментально высветил его историю, непередаваемо чужую и навязчиво сильную, словно какое-нибудь горькое курение. Я осознал жаркое, слепящее солнце, широкую просеку в джунглях и с дюжину величавых ступенчатых пирамид. Это была земля зеленых дождевых лесов, перемежаемая пустынями с обломками известняка; земля болот, петляющих рек и высокой, грубой травы. Только жаркие голубые небеса ассоциировались почему-то с ужасом, страданием и смертью. Довольно странно, но пришедшее мне сейчас в голову имя Тотцатлипока [314] на поверку оказалось потом именем ацтекского бога, «Властелина Курящегося Зеркала» и бога кривого обсидианового ножа. При испанцах он понизился до злодея-похитителя, что бродит по дорогам, убивая и расчленяя заблудших путников,— своего рода ацтекский Джек-Потрошитель. (Ацтеки, разумеется, сложились значительно позднее, чем майя; с майя общего у них не больше, чем у римлян с древними греками). Именно этот бог ножа показался мне некоторым образом символом религии майя.
314
Тотцатлипока, точнее — Тескатлипока— одно из главных божеств у индейцев Центральной Америки, бог-творец мира и его разрушитель. Его атрибут — зеркало с отходящим завитком дыма.
По сравнению с базальтовой фигуркой кусочек нефрита был не таким древним: обработан примерно за 500 лет до н. э. И держа его в руке с ощущением всей его истории — заодно и трехтысячелетней истории майя — я почувствовал отвращение, неприятие, очень близкое к тому первоначальному ощущению елизаветинской эпохи. Сентименталисты ностальгически вздыхают о простоте прошлого, хотя правда о нем — это правда о мракобесии, примитивизме, жестокости и неудобствах, о том, насколько прилеплены были люди к сиюминутному, словно мухи к клейкой бумаге.
Еще я четко сознавал зелень воды, различимой в зеве колодца Чичен-Итца; что странно, с ней ужас не ассоциировался. Жертвы были напуганы, но ужасом не скованы; они шли как посланники своего народа к обитающим внизу богам. Их сбрасывали с рассветом; тех, кому удавалось продержаться и не пойти ко дну, к полудню вытаскивали. Они рассказывали о том, как беседовали с богами и видели под собой в воде людские скопища. Так что ужаса колодец не
Профессор предложил нам чая и заговорил о Юкатанском полуострове. Он провел там полгода с экспедицией Франклина. Версия насчет базальтовой фигурки показалась ему неубедительной.
— Майя были великим народом. Они проникли едва ли не до Аргентины. Свои города возводили среди джунглей, хотя с тем же успехом могли строиться и в более сподручных местах. В период. своего расцвета они проявляли чудеса упорства. Почву джунглей они предпочитали из-за большего плодородия. Такой народ может творить невероятное...
Литтлуэй, жуя кусок фруктового пирога, спросил:
— Вы уверены, что выбор джунглей объясняется у них именно этим?
Я знал, что он имеет в виду. Теория профессора Эванса звучала вполне убедительно, но мы могли видетьо майя правду. В том, что они предпочитали джунгли, не было ничего от пресловутой ницшеанской «тяги к преодолению». Отсутствие альтернативы целиком объяснялось примитивностью сельского хозяйства и закоснелой кастовой системой.
— Разумеется, — сказал Эванс, — на сто процентов я ничего утверждать не могу. Исчерпывающих сведений об этом народе нет ни у кого. Почему они к 610-му году новой эры оставили свои города и двинулись на север? Мы знаем, что их не теснили враги. И что у них не было массовой эпидемии вроде чумы. Или землетрясения, или потопа. Тогда что это было? Странно как-то, все равно что всему населению южной Англии взять вдруг и, бросив кров, перебраться в Шотландию.
Литтлуэй, слушая, с кажущейся непринужденностью изучал камень. Я знал, что он вглядывается в прошлое и черпает ответ на вызывающие недоумение вопросы. До меня неожиданно дошло: для того, чтобы улавливать вибрации, вовсе не обязательно держатькамень в руке. От Литтлуэя меня отделяло футов шесть. Я пристально смотрел на камень в его ладони и высвобождал свой ум, раскрывая его навстречу прошлому. Несколько секунд все шло без изменений, затем в безмолвном зеркале начали постепенно проплавляться образы. И что удивительно, гораздо более ясные, чем если бы я держал камень в руке — внятнее и контрастнее. Держа предмет в руке, интуиции и чувства воспринимаешь так, будто заходишь в большую кухню, где разом готовятся несколько блюд. Теперь все эти наслоения «запахов» исчезли. Я просто видел, с холодной отчетливостью, словно в телескоп.
Увиденное было слишком сложным, чтобы вкратце объяснить Эвансу или даже расписывать по деталям здесь. Своей внушительной цивилизации майя достигли жесткой дисциплиной и кастовостью. Она была полным антиподом демократии. Знать оставалась знатью, земледельцы земледельцами, лавочники — лавочниками. Знать и жрецы имели полную поддержку земледельцев и мастеровых, поэтому обленились и деградировали. Мастеровым, неважно насколько одаренным, путь в знать был заказан навсегда. Эта цивилизация зиждилась на подавлении гения и поощрении декадентства у знати и жрецов. Поэтому в ней не было гибкости к адаптации. Города жили, пока не истощилась дающая пищу земля, после этого альтернативы массовому переселению не было.
Это лишь частичное объяснение. Крылось здесь что-то еще более зловещее. Почему такой жесткой была кастовая структура? Почему так безраздельно господствовало жречество? За цивилизацией майя стоял Великий Секрет тайна, символы которой — головы огромных змей в их храмах. Жрецы хранили тайну настолько жуткую, что мир бы рухнул, стоит ее разгласить. Именно жрецы повелели начать переселение. Причем сами они считали, что повеление исходит от Кого-то Иного, некоего внушающего ужас посланца Великого Секрета.