Метаморфозы вампиров
Шрифт:
— Не нравится мне здесь. Пойдем, а?
Карлсен через стол взял ее за руку, специально втянув при этом немного ее энергии. Линда улыбнулась и сразу расслабилась. Затем, когда ей в ладонь устремилась его энергия, она ее готовно приняла, как какую-нибудь тайную ласку. Приток погасил ощущение уязвимости. Полностью сосредоточив внимание на ее руке, Карлсен насылал энергию, представляя одновременно, что они оба обнажены — прием, сработавший пару часов назад с Ханако Сузуки. Реакция последовала незамедлительно: распахнув глаза, Линда резко вдохнула. Все настолько явно, что Карлсен забеспокоился, не глядят ли со стороны. Отпустив руку, взял со стола меню,
— Два проциутто с арбузом и паштеты из телятины, тоже два, — сказал и поглядел на официанта с искренне благодушной улыбкой.
— О'кей, — накорябав у себя заказ, верхнюю копию тот сронил на стол и удалился.
В эту секунду враждебность сгинула — разом, словно лопнувший пузырь. Впечатление такое, будто все вдруг решили: да ну его, бесполезно. Карлсен даже как-то застыдился. Тягаться ему понравилось, а теперь, когда упорство передалось и Линде, можно вообще сидеть так весь вечер. Схватка воль — в этом что-то есть.
Чтобы досадить андрогену за соседним столиком, Карлсен якобы негромко сказал:
— Это место, по-моему, настоящее открытие. Надо будет снова сюда прийти.
Брови у Линды поползли вверх.
— Д-да… только, если сначала привыкнуть.
Сзади со взвизгом выдвинулся стул, один из андрогенов встал, с ним еще несколько. Карлсен сдержал соблазн посмотреть им вслед при выходе. Как-то баснословно быстро появился официант с закусками. Пармская ветчина, на счастье, оказалась нежной и сочной, а то уже закралось подозрение, что последним рубежом обороны будет никуда не годная кухня.
— Твой рыжий друг вон уходит, — заметила сквозь еду Линда.
— Ну и бог с ним. Что хотел, я уже выяснил.
— И что именно?
— Толком не знаю пока, — он засмеялся над ее замешательством.
Домой он вернулся к половине одиннадцатого. Выписки насчет вампиров так и лежали перед инфроэкраном. С трудом верилось, что составлял он их каких-то полдня назад — словно целая жизнь минула с той поры.
Набрал, выискав по инфроэкрану, номер Грондэла. Автосекретарь осведомился, кто звонит. Пока представлялся, на линии наступило затишье. Мелькнуло беспокойство, что Грондэл забыл и не внес его в список тех, чьи звонки принимаются. Но вот секунду спустя его окликнула Хайди. — С отцом твоим можно поговорить?
— Что-нибудь важное? Ему очень не нравится, когда в это время звонят.
— Да, важное. Настолько, что я, пожалуй, сразу даже — подъеду.
— У тебя есть телелинк?
— Есть.
— Тогда включи, он тебе перезвонит.
Головизор занимал почти всю дальнюю стену гостиной. По углам и вдоль стен размешались восемь проекторов размером с монетку. В телевизионном режиме они давали трехмерное полномасштабное изображение, на манер театральной сцены. Карлсен включился, когда шел какой-то вестерн: пустоши Южной Дакоты с горами на горизонте. Картина такая реалистичная, будто стена растворяется, открывая панораму гор и неба.
При переключении на телелинк стена возникла снова. Зазвонил телефон.
Стоило снять трубку, как на стене мгновенно проявилась гостиная Грондэла.
Сам хозяин вот он, сидит в кресле, сунув руку в карман халата.
— Чем могу, доктор Карлсен?
Карлсен пододвинул стул ближе к проекторам, чтобы Грондэлу тоже было
— Вам что-нибудь известно об андрогенах?
— Немного. А что?
— Да я только что обнаружил, что они по своей силе чем-то сродни вампирам.
— Что за сила?
— Ментальную силу они используют как орудие нападения. Вам Хайди не рассказала об андрогене в аэротакси?
— Рассказывала. Напоминает психическое расстройство.
— Нет. Хайди права. Она сказала, что он метнул в меня своего рода молнию враждебности. Теперь я понял: это действительно так. — Вы что, снова его видели?
— Да.
Он описал, как Ахерн вычислил Макналти, и как нынче все складывалось в Сохо. Грондэл отчаянно тряхнул головой.
— Надо было вначале со мной переговорить! Это же опасная вещь!
Карлсен посмотрел удивленно.
— Так вы знаете об андрогенах?
Грондэл, помолчав секунду, ответил:
— Я знаю единственно о здравом смысле. Вы представляете, зачем люди намеренно лишают себя половых органов?
Карлсен лишь головой покачал.
— Ну, видимо, обычное объяснение: какая-то реакция на сексуальную вину, пояс целомудрия своего рода:
— Куда уж там, — Грондэл язвительно улыбнулся. — Вы когда-нибудь слышали о Роберте Ирвине?
— Имя вроде знакомое… — неуверенно проговорил Карлсен. — Убийца в двадцатом веке, ставший потом святым покровителем у андрогенов. У него была мания насчет силы своего ума. Что, дескать, если использовать ее должным образом, то можно в каком-то смысле стать богом. Для себя он решил, что сексуальные позывы похищают энергию, которая должна идти на самодисциплину, и попытался ампутировать себе пенис. После этого он подвинулся рассудком и решил убить свою подругу. Той не оказалось дома, тогда он вместо нее прикончил ее мать и сестру, а заодно подвернувшегося под руку жильца. Убийцу приговорили к пожизненному заключению. Андрогены превозносят его как великомученика.
— А-а, теперь вспомнил. Он, по-моему, художником был?
— Скульптором. А излюбленная его идея состояла в том, что ум способен достичь грандиозной силы, если научиться концентрировать свое внимание. Так же считают и андрогены. И если верить вашим словам, они, похоже, того уже достигли.
Карлсен хмыкнул.
— Вы спрашиваете, верить ли. Я только что все на себе испытал.
Грондэл, внимательно выслушав, уточнил:
— Так вы не чувствовали с их стороны сколь-либо серьезной угрозы? — Да нет, — ответил, подумав, Карлсен. — Они, безусловно, не думали мне угрожать, лишь бы я вышел. У них, видно, так заведено: чувствовать свое превосходство над остальным миром.
— А проиграв, они уступили и дали вам спокойно поесть?
— Так точно. Это меня и озадачило. Все равно что, знаете, спохватились и кинулись внушать, что это все был сон. Еда была отменная, обслуживание безупречное. А когда я полез за чаевыми, официант сказал, что это необязательно: я же уже заплатил за вход.
— А из посетителей все были андрогены?
— В этом еще одна странность. На входе андрогенами показались все. К моменту же ухода я насчитал, по меньшей мере, с десяток абсолютно нормальных людей. Например, вошел и сел человек средних лет с ребенком. У него вид был стареющего хиппи: майка в обтяжку, на шее кулон. Карапуз, когда заметил, что мы за кофе не притрагиваемся к шоколадке, подлез и стал клянчить. А когда свое заполучил, человек как-то к нам расположился — выложил, что работал раньше на Среднем Западе учителем истории, и о семье порассказал. — А сам вас о чем-нибудь расспрашивал?