Метаморфозы
Шрифт:
И, добавляя к этим словам другие, рассказал, как совершилось преступление.
А она, уткнувшись лицом в подушку, не просыпаясь, щёки увлажняет слезами и, будто терпя муку от усилившегося горя, испускает стоны, рубашку раздирает и по плечам бьёт ладонями. Скрыв всё, что ей стало известно о злодеянии, решила и убийцу наказать, и себя избавить от бедственной жизни. Вот снова является искатель удовольствий, утруждая её не желавшие слушать уши разговорами о бракосочетании. Но она, прервав речь Тразилла, сказала:
– Всё еще стоит перед моими глазами образ твоего брата и моего супруга, всё ещё мои ноздри обоняют дух киннамона от его тела, всё ещё Тлеполем живёт в моём сердце. Ты поступишь хорошо и рассудительно, если предоставишь женщине время для горя:
Но такие слова не отрезвили Тразилла, и даже обещание, которое должно было вскоре исполниться, не удовлетворило его. Снова и снова из его уст вылетали нашёптывания, пока Харита, сделав вид, что он убедил её, не сказала:
– Хоть в одном тебе придётся уступить моим просьбам, Тразилл: необходимо, чтобы, пока не истекут остальные дни до годичного срока, мы сходились на свидания, так чтобы никому из домашних не было ничего известно.
Убеждённый обещаниями женщины, Тразилл поддался на них и согласился на тайное сожительство. Он уже мечтает о ночи и об окутывающем землю мраке, одно стремление ставя выше всего остального – обладание.
– Но слушай, – сказала Харита, – закутайся плотнее в плащ, без спутников, молча, в первую стражу ночи приходи к моим дверям, свистни один раз и жди моей кормилицы, которая будет караулить тебя у входа. Но и впустив тебя внутрь, она не зажжёт огня, а в темноте проведёт тебя в мою спальню.
Тразиллу понравилась такая обстановка будущих свиданий. Не подозревая ничего дурного, волнуемый ожиданием, он досадовал, что так долго тянется день и медлит наступить вечер. Но вот, наконец, свет солнца уступил место темноте ночи, и, одевшись, как приказала ему Харита, и, попавшись в силки старухи, уже стоявшей на страже, он проникает в спальню. Тут старуха, исполняя наставления хозяйки, окружает его заботами и, вытащив чаши и сосуд с вином, к которому было подмешано снотворное зелье, объясняя отсутствие госпожи тем, что та задержалась у больного отца, потчует гостя. А он опоражняет чашу за чашей, так что сон валит его с ног. Вот он уже лежит навзничь. На зов входит Харита и с криком останавливается над убийцей.
– Вот он, спутник моего мужа, вот охотник, вот супруг! Вот десница, мою кровь пролившая, вот грудь, где на мою погибель замышлялись козни, вот глаза, которым в недобрый час я приглянулась и которые, предчувствуя тот мрак, что их ожидает, уже теперь вкушают будущие муки. Спокойно почивай, счастливых снов! Ни мечом, ни железом тебя не трону. Да не будет того, чтобы одинаковой смертью с моим мужем ты сравнился! Твои глаза умрут у тебя живого, и, кроме как во сне, ничего не будешь ты больше видеть. Так сделаю, что смерть своего врага сочтёшь счастливее своей жизни. Света дня не будешь видеть, в руке поводыря нуждаться будешь, Хариты не будешь обнимать, браком не насладишься, в покой смерти не погрузишься и радостной жизнью не усладишься, но будешь тенью блуждать между царством Орка и солнцем. Будешь долго искать руку, которая тебя лишила глаз, и, что тяжелее всего, не узнаешь даже, кто – твой обидчик. Я же кровью из твоих глаз на гробнице моего Тлеполема совершу возлияние и его душе посвящу твои глаза. Но зачем пользуешься ты отсрочкой казни, заслуженной тобой, и, быть может, грезишь о моих объятьях! Оставь сумрак сна и проснись для мрака возмездия. Подними своё незрячее лицо, узнай отмщение, пойми своё бедствие, сочти свои беды! Так твои глаза понравились целомудренной женщине, так брачные факела осветили твой свадебный чертог! Мстительницы будут у тебя свадебными подружками, а товарищем – слепота и угрызения совести.
Она вытаскивает из волос шпильку и наносит уколы Тразиллу в глаза, затем, оставив его лишённым зрения, пока тот, страдая от боли, стряхивает с себя хмель и сон, она схватывает меч, который Тлеполем носил у пояса, пускается бежать по городу и направляется к гробнице мужа. И мы, и весь народ, покинув свои дела, поспешили за ней, чтобы вырвать оружие из её рук. Но Харита, встав рядом с гробом Тлеполема и заставя мечом всех расступиться, как увидела, что все плачут и отовсюду раздаются вопли, сказала:
– Оставьте ваши слёзы, оставьте горе, недостойное моей доблести. Я отомстила убийце моего мужа, казнила похитителя моего счастья. Настаёт время, когда этим мечом я найду дорогу в загробный мир к моему Тлеполему.
И, рассказав всё, о чём во сне известил её муж, и, в какую западню завлёкши, она покарала Тразилла, вонзив себе меч под правую грудь, рухнула, обливаясь кровью, и, пробормотав напоследок какие– то слова, испустила Дух. Обмыв тело Хариты, домочадцы погребли её в той усыпальнице, возвращая мужу его супругу.
А Тразилл, узнав обо всём происшедшем и не в силах найти казни, которая искупила бы это бедствие, но уверенный, что смерть от меча недостаточна для такого преступления, приказал принести себя туда же, к той же гробнице и, воскликнув:
– Вот вам, зловещие тени, – добровольная жертва! – велел закрыть за собой двери в гробницу, избирая голод средством к уничтожению жизни, осужденный собственным приговором.
Вот что поведал юноша поселянам, прерывая неоднократно свой рассказ вздохами и слезами. Те, опасаясь за свою участь при переходе в руки новых владельцев и оплакивая несчастье в доме хозяев, собираются бежать. А старший конюх, попечениям которого я был поручен с таким многозначительным наказом, собирает всё ценное, что было припрятано у него в домишке, взваливает на спину мне и другим вьючным животным и покидает своё жилище. Мы везли на себе ребятишек и женщин, кур, козлят, щенят и всё, что не могло быстро идти и служило помехой в бегстве, передвигалось посредством наших ног. Я не чувствовал тяжести груза, хоть он и был громаден, до такой степени я был рад, что убегаю и оставляю позади себя оскопителя моей мужественности.
Перевалив через поросшую лесом гору и спустившись на пространство полей, когда дорога в сумерках уже начала темнеть, мы достигли укреплённого посёлка, многолюдного и богатого, жители которого отговаривали нас продолжать путь ночью и даже рано утром, так как окрестности наполнены стаями волков, отличающихся яростью и уже привыкших к нападениям и грабежам. Они набрасывались на прохожих и, неистовствуя от голода, совершают набеги на усадьбы. К тому же о предстоящей нам дороге говорили, что она усеяна недоеденными трупами, вокруг белеют обглоданные кости, так что нам пускаться в путь надо с осторожностью. Прежде всего, опасаясь засад, которые могут подстерегать нас на каждом шагу, нам следует подождать, пока станет светло, часть дня уже успеет пройти и солнце поднимется высоко, так как свет дня сдерживает ярость нападений зверей. Притом советовали нам идти сомкнутым строем, пока не минуем этих мест.
Но беглецы, наши вожаки, в поспешности и страхе перед предполагаемой погоней, пренебрегли советами и, не дождавшись рассвета, около третьей стражи ночи навьючили нас и погнали к дороге. Страшась опасностей, о которых нам говорили, я держался в середине толпы, прячась за другими вьючными животными, и оберегал свой круп от нападения зверей. Все начали уже удивляться моей прыти, так как я обгонял остальных ослов и лошадей. Но это проворство указывало на мой испуг. По этому поводу мне пришло в голову, что, может, и Пегас от страха сделался летучим и за это прозван крылатым: прыгая в вышину и взлетая до неба, он уклонялся от укусов Химеры. Да и пастухи, которые подгоняли нас, в предвидении схватки, запаслись оружием: у кого копьё, у кого рогатина, один нёс дротик, другой – дубину, и каждый не забыл набрать камней, которыми снабжала нас дорога. Были и такие, которые вооружились заострёнными кольями, но большинство несло зажжённые факела, чтобы отпугивать зверей. Не хватало сигнальной трубы, а то был бы готовый к бою отряд. Но, отделавшись в этом отношении страхом, мы попали в худшую беду.