Метка рода
Шрифт:
— Оставь одного меня, — сказал, высвобождая из плена.
— Не вразумлю, что сказал ты, хазарич? — не поняла Огнедара, разворачиваясь к нему, раскрасневшаяся и взволнованная, ладонь кладя на грудь, пытаясь приласкать.
— Уходи, — повторил по-руси, пронизывая пальцами упавшие на лоб волосы.
Тамир не смотрел на девушку, но чувствовал её оцепенение. А следом зашуршала одежда, шевельнулся воздух в майхане, когда полог прикрылся. Тамир на постель повалился, перевёл дыхание. Что за наваждение такое…
Глава 44
Вейя шла со двора быстрым шагом, желая одного только — скрыться и не показываться никому на
Перед глазами всё маячила ухмылка Ведозара да чёрные, как ягоды смородины, глаза хазарича этого. Как смотрел на неё пристально, когда князь решение своё объявил, что невозможно было на месте усидеть, а сорваться и прочь бежать — такой стыд объял.
Но уйти спокойно не вышло — наткнулась на Ведозара, а тот будто так и поджидал случая, когда её можно поймать. Чего хотел? Говорил что-то сбивчиво, напирая всё сильнее. Вейя и не поняла, как выбраться смогла из цепких жилистых рук. Повезло, верно. Иначе не отпустил бы: окликнул его кто-то, а Вейя попятилась и через двор пустилась. Не видя почти перед собой ничего, шла быстро, держась бревенчатой стены, всё больше в сумрак погружаясь. Позади уже остался шум весёлый и голоса, но шаг всё равно не сбавила. Прохлада всё больше собиралась вокруг ног, поднимаясь до колен. Ночь уже близилась глубокая, ложилась на траву пыльца рос, которую сбивала Вейя носками. Постепенно приходить в себя начала, как отделилась от всех, уйдя подальше. Но всё равно крутились сбивчиво мысли от всего, что случилось. Знала бы, что ждало её в Каручае, ни за что бы не поехала. Лучше бы к родичам своим вернулась. Но теперь уже назад не повернёшь.
Вейя за суетой и мутью внутренней не сразу заметила, что преследовал её уж кто-то, ступая по следам быстро, но бесшумно, пока не хрустнула под ногой веточка. Обернулась, испуганно выхватывая из ночной темени фигуру высокую. Схватив подол, пустилась бегом по стёжке. Да далеко не вышло убежать — обхватили поперёк талии сильные руки, к себе прижал поимщик. Вейя только ощутила гибкое твёрдое тело, от которого так и пыхало жаром. Мазнуло по открывшейся шее горячее дыхание, а следом нос защекотал запах кисло-сладкого мёда крепкого и чего-то узнаваемо пряного, да не до того стало, когда кожу коснулись губы жадные твёрдые. Вейя взъерошилась, вонзив пальцы в ручищи смуглые, вдавливая с силой ногти. Далебор зашипел, но не выпустил.
— Отпусти, — ударила ногой, попадая куда-то в колено, но только разозлила ещё больше сотника: стиснул в руках крепче, от земли её оторвал, как былинку, понёс куда-то в сторону, в гущу орешника, что рос у частокола высокого.
— Пусти, закричу! — пыхтела Вейя силясь вырваться, не даваясь.
Вейя охнула, когда сотник к себе развернул, припечатав своим телом её к брусьям стены. Она поморщилась, упирая руки в литые твёрдые плечи, ощущая под ладонями, как перекатываются натяжно мышцы. Сколько ж силы в нём неуёмной?!
— Кричи, никто не услышит всё равно. И прав был: сквозь такой шум общий её крики, что мышиный писк — никто не разберёт. Горячие сухие губы по шее скользнули к самой скуле. Вейя зажмурилась, уворачиваясь, сжимаясь вся, пламенея от нахрапа такого грубого. — Какая же ты сладкая, — хриплый голос прокатился по виску, оседая жаром в волосах.
— Ты с ума сошёл, отпусти меня!
— Никому тебя не отдам! — прорычал Далебор, оскаливаясь по-звериному, вонзая в неё бушующий жаром взгляд. — Никому. Моей будешь.
— Ты пьян.
— Да — тобой, задурманила всю голову, — прихватил зубами подбородок, стискивая плечи.
Всколыхнулась волна жара, обдавая Вейю с головы до пят, земля качнулась под ногами, зыбкой стала, неустойчивой от слов его, от безумия такого буйного. И теперь поверила, что может сделать что угодно с ней.
В ответ этой догадки, Далебор собрал грубо полы платья, задирая к бёдрам. Вейя от испуга даже дышать перестала, а вместе с тем опалило изнутри силой необъятной и возмущением. Упрямо сжала губы, когда он к её рту прижался, силясь раскрыть её губы, целуя, жёстко сминая, забирая дыхание. Вейя вцепилась в его руки, что начали порывисто оглаживать бёдра, грубые, в мозолях от железа, они царапали кожу. Но против его силы Вейе не пойти. Далебор протиснул колено меж её, ноги раздвинул ударом, вжался пахом. В живот Вейи упиралось требующее твёрдое естество, поднимая внутри панику.
— Я всё расскажу, слышишь, Князь всё узнает. Оставь меня немедленно!
— Говори, Вейя, говори, мне плевать. Хочу тебя сейчас, возьму, а потом можно и умирать. Как ты не понимаешь, люблю… тебя, с ума схожу… всю душу вывернула, — говорил прерываясь, вжимаясь в губы жадно, жгуче, так, что внутри всё содрогалось и поджимался живот, — сладкая моя, горячая…
Вейя задеревенела — оставалось только сносить его грубость. Не шутил Далебор, не пугал своей суровостью, как было раньше, в голосе какое-то горькое отчаяние билось, оседало на губах привкусом солёным. К горлу ком подкатил от неизбежного. Далебор качнулся вперёд, вдавил в стены. Сучки мелкие в спину вонзились, причиняя боль. Сотник, дыша шумно, целовал, не останавливаясь, распаляясь, кусал и тут же ласкал губами, оставляя влажные следы. И от силы этой дикой, давящей в глазах потемнело.
— Позволь уж лучше я первым буду, чем он, — слова словно пощёчина хлестнули больно, — потом поймёшь, что лучше так…
Вейя зубы сжала, высвободила руки и, насколько сил хватило, ударила по колючей щеке так яростно, что отдался удар в тишине звонким шлепком. Руку осушило, будто камень ударила, а не живого человека.
— Я что, разве челядинка блудная, что можно со мной так, за углом взять? Такая низость не по мне, Далебор. Другую ищи, чтоб ублажила тебя, — Вейя надрывно выдохнула, ярясь ещё больше, что воздуха стало не хватать.
В помутневших желанием глазах Далебора вспыхнула рассеянность, и тут же смело её гневом. Вейя резко в сторону рванулась, пока он в себя приходил и — надо же! — удалось вырваться, а может, он и не стал держать. Спотыкаясь и путаясь в подоле, бежала так, будто за ней стая волков гналась. Грудь так и ходила ходуном в бешеном дыхании, не вмещая воздуха сколько требовалось. Остановилась, когда уже нещадно засаднило в груди, закололо иглами. Осмотрела незнакомые постройки, тонувшие будто в смоле густой. Может, и правильно — убежать. Чтоб никому уж не досталась. И будь что будет. Пусть думают плохо о ней князь. Да и он хорошо о ней, стало быть, не подумал, раз такую жизнь ей подготовил.