Метка рода
Шрифт:
По обычаю, Барайшир протянул раскрытый короб резной с душными травами. Тамир взял щепотку, на кулак просыпал, поднёс к носу, втянув в себя запах крепкого табака, короб передал Менгеру, а тот Сыгнаку и дальше по кругу.
— Добрый у тебя табак, Барайшир.
— Добрый, — согласился тот сразу, — сыновья мои привезли с Переволоки...
Затянулся разговор на долгий вечер, многое было обговорено, пока мужчины, разморенные жаром костра, что собрался в гэре плотным воздухом, не стали маяться. Всё настойчивее лезли мысли о пустельге, что она где-то совсем рядом, и от мысли этой наливалось дыхание жаром, а тело свинцом. Тамир наблюдал за занавесью прозрачного
В какой-то миг Тамир понял, что терпение его на пределе, поднялся — к тому времени дождь перестал капать, а значит, и не задержатся здесь надолго. Велев Тугуркану полянку привести, Тамир умылся, смывая всю тяжесть — и в самом деле хороший табак у Барайшира, отуманил голову крепко.
Ждал недолго, Вейя вошла в гэр, а его аж скрутило в горячем вихре — знала бы, как ещё краше стала, но птичке то неведомо, другие мысли её занимают, совсем не те. Всё ещё остерегалась, взгляд хоть и не отводила, а ресницы тёмные изогнутые вздрогнули, когда он поднялся со своего места во весь рост.
— Чего ты там встала у порога, Намар? — Тамир приблизился не спеша, чтобы не пугать излишне, хотя птичку не так просто напугать — в этом Тамир успел убедиться не раз.
— Зачем звал? — спросила сухо и так морозно, что по шее лёд скользнул.
Подошёл ещё ближе. Вейя приподняла выше подбородок, взгляд осторожный на него обращая, когда он тенью её накрыл. Всё же волнуется сильно, вон как губы поджимала, и грудь вздымалась и опускалась в глубоком неровном вдохе. Смотрела с волнением из-под опущенных ресниц — утонуть только в её глубокой с влажным блеском зелени глаз, смотрел бы в них вечно — вот чего не хватало Тамиру весь день и долгий вечер, а теперь даже в глазах темнело от близости её.
— Хочу тебя, Намар, — Тамир поднял руку, коснулся её щеки бархатной, провёл пальцами, к губам опускаясь, касаясь их — мягкие, сочные, его вело и плавило от желания приникнуть к ним. — Мне придётся оставить тебя здесь. Дальше ты со мной не пойдёшь.
— Как здесь? — голос Вейи поблек вмиг, но тут же нахмурила бархатные разлёты бровей. — Ты не можешь мной распоряжаться, я пойду с твоим отрядом, хазарич, и ты не запретишь мне, — строго проговорила, задыхаясь, черты затвердели, и вся она задрожала неведомо от чего.
— Могу, пустельга, ещё как могу, — огладил шею завороженно — как же нравилось, когда она вот так злилась.
— Нет! — вскинулась, рукой отгораживаясь.
Тамир охватил затылок её крепко, к себе притянул, склонился, крадя её дыхание и ярь, захватывая губы своими губами, целуя с такой жадностью, что и подумать не мог, настолько жаждет их, её жаждет всю, так, что его жаркой дрожью обдало всего. Вейя дёрнулась было, опомнившись, да Тамир сгрёб её в охапку, проникая в её рот языком, захватывая, владея, заставляя утихнуть. Её попытки вырваться только ещё больше плавили его, вынуждая наливаться тяжестью, мощными толчками разноситься по телу возбуждению, раскаляя до боли — ворваться в неё, завладеть, присвоить вновь, оставить свои следы на её нежной тонкой коже.
Дыхание Вейи сбилось, и она перестала сопротивляться.
— И что теперь меня ждёт, могу я хотя бы это узнать? — спросила глухо, когда он смог немного насытиться её губами, душистыми, мягкими, пленительными.
— К холодам вернусь, заберу тебя, Намар и, — посмотрел в глаза, — сделаю своей женой.
Вейя выдохнула и хмыкнула даже от удивления и неверия.
— Что ты говоришь такое, хазарич?! Я чужая тебе, и тебя не знаю совсем.
— Ведозара ты тоже не знала, и, если бы не сбежала, стала бы его. Мои люди будут охранять тебя, с тобой останется Тугуркан.
— Кого бы ни оставил, если захочу, то смогу уйти, — упрямо процедила.
— Сможешь, конечно, — ухмыльнулся в свою очередь, — но не захочешь.
— С чего ты так уверен, хазарич?
— Довольно слов, Намар.
Тамир пронизал её волосы пальцами, распуская тесьму на затылке, кольца височные тяжёлые звякнули, и тесьма соскользнула вниз, позволяя волосам свободно окутать плечи пустельги. Тамир смотрел в её глаза, с жадностью вбирая её тонкий нежный запах, ощущая, как наливается твердью плоть. Тамир опустил ладонь на них, но Вейя сжала его руку, задерживая.
— Если ты поможешь отца моего разыскать Гремиславе, с тобой уйду сама.
Тамир, давя Вейю взглядом, ощущая, как каменеет лицо, и ухмылка сползла с его губ. Пустельга говорила прямо, и слова её крепче браги ударили в голову, опьяняя быстрее, чем он смог понять их смысл. Ему хоть и не нужно было её согласия, он всё решил — она, как бы ни упиралась, вернётся с ним на зимовище к побережью, но только заставлять её и принуждать коробило. Так поступать он с ней не хотел. Он сбросил её руку, на кулак волосы намотал, потянул, едва сдерживаясь, чувствуя, как ткань плотная штанов натягивается туже, едва ли не лопаясь.
— Даже если найду его мёртвым, Намар, ты пойдёшь... — прохрипел в её губы.
Вейя содрогнулась, сглотнула влажно, едва заметно кивнув, вновь посмотрела в глаза решительно.
— Да.
Глава 67
Тамир понял, что попался на её уловку. Теперь она поставила его перед выбором.
Вейя дрожала в его руках, но не отталкивала. Холодная снаружи и такая горячая внутри, дразнила, и голова наполнялась дурманом её запаха, её близости, что не мог больше думать, и пришлось сдерживаться, чтобы не наброситься на неё, как голодный зверь. Тамир никогда не сдерживался, какую бы женщину он ни брал, знали, чего он хочет, и всегда были согласны с тем, доставляя удовольствие. С Вейей было всё не так. Он хотел, чтобы она его ждала, хотела так же остро, как и он её, а не со страхом.
— Не бойся меня, пустельга.
— А я и не боюсь, хазарич, — прошептала глухо.
Тамир потянул завязку на вороте её платья, собрал в кулаки, потянул с неё, желая скорее до кожи добраться, коснуться шёлка её плоти. Вейя не сопротивлялась, позволяя себя раздеть, и всё равно дрожала, когда стала открыта его глазам. По телу жар кинулся, дрогнула плоть, когда он вспомнил, как её бёдра сжимали его, и пустельга выгибалась, разгорячённая его напором, принимая его глубже. Нависло наваждение дурманом. Тамир усмехнулся, она околдовала его, полянка эта, и он готов был с этим согласиться. Пусть колдует, только бы его была и больше ничьей.