Меткая Пуля
Шрифт:
Едва замолк третий крик пилюка, как поблизости послышался тихий приглушенный рев.
Нисколько не смущаясь таким грозным призывом, индеец слегка улыбнулся и сказал громким и твердым голосом:
— Добро пожаловать, Волчица, вы знаете, что я вас жду.
— Ага! Ты тут! — ответил голос.
В кустах, против того места, где расположился индеец, раздался довольно сильный шелест листьев, тростник и лианы раздвинулись сильной рукой, и в образовавшемся проеме показалась женщина.
Она осторожна высунула голову и осмотрелась.
— Я один, — сказал индеец, отвечая на безмолвный вопрос, — подходите без опасения.
Улыбка неуловимого выражения мелькнула на губах женщины при этом ответе, которого она, вероятно, не ожидала.
— Я ничего не боюсь, — сказала она и смело подошла к вождю.
Теперь мы прервем на минуту наш рассказ, чтобы сообщить об этой женщине несколько сведений, очень неопределенных, правда, так как можем повторить только то, что говорили о ней индейцы, но тем не менее необходимых читателю, чтобы он мог понять дальнейшие события.
Никто не знал ни кто эта женщина, ни откуда она пришла, ни время, когда она в первый раз появилась в прериях.
Что она делала теперь и где было ее убежище — также никому не было известно.
Все в ней составляло непроницаемую тайну.
Хотя она свободно и чисто говорила на всех наречиях многочисленных обитателей прерий, порой некоторые обороты речи и цвет ее кожи, не такой темный, как у туземцев, заставляли предполагать, что она другого племени, чем они, — но, во всяком случае, все это оставалось одним только предположением. Ее ненависть к индейцам была хорошо известна, и даже самые храбрые из них не отважились бы взглянуть на нее вблизи, чтобы проверить, так ли это.
Порой она пропадала по неделям, даже по месяцам, и никто не мог напасть на ее след. Потом вдруг видели, что она бродит где-нибудь без цели, говорит сама с собой и проводит на ногах почти всю ночь, часто сопровождаемая уродливым карликом, немым идиотом, который повиновался ей, как собака, и которого суеверные индейцы готовы были считать духом, находившимся в ее подчинении.
Эту женщину, всегда мрачную и печальную, с диким взглядом и резкими движениями, несмотря на страх, который нагоняла на всех, нельзя было обвинить в том, чтобы когда-нибудь она причинила кому-то вред. Однако, вследствие странной жизни, которую она вела без видимой причины, все несчастья, случавшиеся с индейцами на охотах и войнах, всегда приписывали ей.
Краснокожие стали смотреть на нее как на враждебный им дух и дали ей прозвище — Дух Зла. Тот, кто прискакал к ней в такую глушь и храбро вызывал ее два раза, должен был иметь необычайную смелость — либо у него имелась на то чрезвычайно важная причина.
Этот человек, вождь черноногих, призван играть видную роль в нашем рассказе, и потому мы опишем его в нескольких словах.
Жизнь его едва перевалила на вторую половину, то есть ему было около сорока пяти лет. Очень высокий и стройный, он был превосходно сложен; его развитые мускулы, твердые, как канаты, изобличали в нем замечательную силу. Его умное лицо носило отпечаток хитрости, глаза, почти всегда опущенные, редко смотрели прямо, а выражение коварства и звериной жестокости во взоре внушило бы непреодолимое отвращение тому, кто всмотрелся бы в него внимательно. Но такого рода наблюдатели редко встречаются в прериях, и вождь, которого мы вкратце описали, пользовался среди индейцев большой славой, его очень любили за неодолимую храбрость и неисчерпаемое красноречие на советах — качества, высоко ценимые краснокожими.
Теперь, познакомив читателя с двумя действующими лицами, которых мы выводим на сцену, предоставим действовать им самим и, быть может, услышим нечто важное, о чем никто не догадывался.
— Ночь темна, моя мать может подойти, — сказал вождь.
— Я иду, — сухо ответила женщина, сделав шаг вперед.
— Я давно жду.
— Знаю. Не беда.
— Дорога сюда длинная.
— Теперь я здесь, говори.
Она прислонилась к стволу дерева искрестила на груди руки.
— Что я могу сказать, если меня не спрашивают, моя мать?
— Ты прав. Тогда отвечай мне.
— Я готов.
Воцарилось долгое молчание, лишь по временам нарушаемое шелестом листвы от набегавшего ветерка.
Наконец после продолжительного размышления женщина опять заговорила.
— Исполнил ты мое приказание? — спросила она.
— Исполнил.
— Ну, и что же?
— Моя мать угадала.
— Стало быть?..
— Все готовятся к войне. Она улыбнулась с торжеством.
— Ты в этом уверен?
— Я присутствовал на совете.
— Где была сходка?
— У Дерева Повелителя Жизни.
— Давно?
— После этого солнце закатилось восемь раз.
— Хорошо… Что же решили?
— То, что вы уже знаете.
— Уничтожение белых?
— Да, уничтожение белых.
— Когда дадут сигнал к началу войны?
— День еще не назначен.
— Ах! — воскликнула она с сожалением.
— Но он наступит очень скоро, — быстро возразил индеец.
— Почему ты так думаешь?
— Серый Медведь торопится закончить дело.
— И я тоже, — тихо прошептала женщина.
Разговор опять прервался на время. Опустив голову, женщина ходила по прогалине большими шагами взад и вперед. Вождь пристально следил за ней взглядом.
Спустя несколько минут она остановилась перед ним и посмотрела ему прямо в лицо.
— Ведь вы мне преданы, вождь? — спросила она.
— Разве вы сомневаетесь?
— Кто знает…
— Однако не далее как несколько часов назад я дал неоспоримое доказательство своей преданности.
— Какое?
— Вот это, — ответил он, показав свою левую руку, обернутую полосками древесной коры.
— Не понимаю.
— Как видите, я ранен.
— Вижу, ну и что же?
— Несколько часов назад краснокожие напали на бледнолицых и уже взяли укрепление, которым был защищен их стан, когда при вашем внезапном появлении они не воспользовались своим торжеством и удалились по приказанию вождя, однако раненого и жаждавшего отомстить за себя.
— Это правда.
— Разве моя мать не узнала вождя краснокожих?