Метод практики: природа и структура
Шрифт:
При разработке вненаучной логики и методологии стоит учесть, что в наше время едва ли не все возможные способы духовной деятельности прямо или косвенно включает в себя трансформированную, а если угодно, то парой и трансмутированную науку. Она «светится» даже там, где ее меньше всего ждут: в социальных утопиях /вроде тщетно обновляемого социализма/, мистических пророчествах, нетрадиционных религиях и просто суевериях. Рассматривая философско-методологические горизонты за пределами науки, мы сами обязаны оставаться по возможности в ее пределах.
Таковы самые общие вопросы идеального контекста заявляемой рабочей тематики, которые стоило оговорить в самом ее начале. Подробнее о вненаучном, в особенности практическом познании и мышлении можно прочитать у вышеуказанных уже авторов.
Часть первая
ОСВОЕНИЕ
Гете в одной из своих бесед с преданным Эккерманом заметил: «В немецкой философии надо бы довести до конца еще два важнейших дела. Кант написал «Критику чистого разума» и тем самым совершил бесконечно многое, но круг еще не замкнулся. Теперь необходимо, чтобы талантливый, значительный человек написал критику чувств и рассудка»1.
Как известно, диалектика чувственной, рассудочной и разумной сторон познания достаточно подробно трактовалась представителями немецкой философской классики. Тот же И.Кант, а вслед за ним Ф. Г. Гегель, рассматривая прежде и больше всего способности разума, не упустили возможности разобраться в особенностях рассудка. Во всяком случае они явственно продемонстрировали неразрывную взаимосвязь рассудка и разума, их относительно самостоятельную ценность для человека. «Разум без рассудка – это ничто, а рассудок и без разума – нечто»2, – гласит один из гегелевских афоризмов. В дальнейшей истории философии эти уровни становления интеллекта продолжали служить предметом заинтересованного изучения3.
Что же тогда не удовлетворило Гете? Ответить на этот вопрос по достоинству оценить отмеченную пунктуальным биографом сентенцию можно, если вывести понятие практического разума за узковато-идеалистические рамки морально-нравственной проблематики Никольского не умаляя значение этики как одного из аспектов жизненной философии, позволительно взглянуть на структуру и функции этой последней пошире. А именно, учитывая весь спектр людской рефлексии по поводу разнообразных практик, осуществляемых любым из нас в те или другие моменты своего бытия. На вершине европейского рационализма не только Веймарскому просветителю, но и многим другим корифеям классической мысли царством разума представлялась сфера философии и науки. А сама по себе «живая жизнь», практика – ареной борьбы рассудка и разнообразных статей человеческой души. На такой именно арене Гете и мечталось, как видно, применить отточенное рационалистическим дискурсом интеллектуальное оружие.
Однако соответствующему направлению философской критики (т. е. концептуального метафизического анализа, истолкования) в постклассический период развития европейской культуры явно не повезло. Теорию и методологию практики надолго монополизировали марксизм и родственные ему метериалистические течения. Предшествовавший им вульгарный, механистический материализм трактовал познание вне деятельности – в виде пассивной копии, автоматически снимаемой субъектом с однозначно противостоящего ему объекта. Классический идеализм /прежде всего в лице Канта, как уже было сказано/ виртуозно смоделировал познание и мышление как деятельность по активной выработке знаний и прочих духовных продуктов. Для диалектического же и исторического материализма когнитивные процессы подлежали сущностному истолкованию лишь изнутри материальной, чувственно-предметной деятельности, куда они прямо или косвенно включены и где субъект и объект постоянно влияют друг на друга. Тем самым был сделан безусловный шаг вперед в эволюции гносеолого-методологических концепций.
Вместе с тем, надо признать, что собственно философские высказывания основоположников марксизма не получили в свое время сколько-нибудь широкого признания и рассмотрения /не в пример их социально-политическим взглядам/. А новые поколения марксистов, с легкой руки В. И. Ленина во многом огрубили, выхолостили методологический потенциал современного материализма. Акцент на материальной субстанции природы ставился им столь же безапелляционно, как применительно к гораздо более многофакторной, полицентрической сфере общественной и особенно личной жизни человека. Ославленная было Электрической старая добрая «теория факторов» вводится сегодня едва ли единственным выходом из концептуального тупика, своеобразного клинча, коим завершается долгая полемика непримиримых «измов» на «философском фронте».
Выразительная иллюстрация тому – истолкование едва ли не важнейшей для гуманитарных наук категории – «практики».
Заведомо скромную /по своим информационным источникам и проблемной топографии/ попытку философско-методологического осмысления жизненно-практического горизонта вопросов человеческого познания и представляет собой начальная часть этой книжки.
Глава 1. ТЕОРИЯ, МЕТОД, МЕТОДОЛОГИЯ
«Обдумай ЧТО, но еще больше обдумай КАК»
Отношение теории и метода в познании истолковывалось классической и современной философией почти исключительно на материале. Среди авторов соответствующих работ издавна и до сих пор построено мнение, согласно которому выверенного метода возвышает науку над прочими способами отражения мира. Говорилось – теория, подразумевалось – научная; писалось – метод, читалось – науки. Сошлемся на одно из последних сочинений с типовым названием: «Гносеологические и методологические основы научной деятельности». «Метод, – утверждает в нем Н.З.Наливайко, – выступает способом теоретических действий, совокупностью приемов и операцией теоретического освоения действительности…»1 «Научно-теоретическое мышление, – подтверждается в книге Г.А.Подкорытова «О природе научного метода, – наиболее развитая форма мышления. От обыденного показания теоретическое отличается не только содержанием мыслительного материала, но и глубиной его анализа, методичностью подхода к проблемам2. «Объекты, на которые направлено обыденное познание, формируются в повседневной практике. Приемы, посредством которых каждый такой объект выделяется и фиксируется в качестве предмета познания, вплетены в обыденный опыт. Совокупность таких приемов, как правде, не осознается субъектом в качестве метода познания. – Вторит коллегам В.С.Степан. – … В науке изучение объектов, варение ах свойств и связей всегда сопровождается осознанием метода, посредством которого исследуется объект»3.
Для подобных выводов имеются известные основания. За пределами науки в самом деле гораздо чаще встречается антиметод – случайных проб и многих ошибок; псевдостратегия поведения – «стимул – ответная реакция», способ «дикой кошки», как говорят американцы, имея в виду непредсказуемость «прыжков» слабоорганизованной или же сознательно раскрепощенной от методических «пут», рамок мысли.
Между нами, читатель, говоря, подобные отступления от четкого метода допускают не только практики, но и ученые. Самое странное – изредка такого рода эксцессы приносят положительный результат. Широко известны случайные, неожиданные открытия в естествознании, скажем, ботаником Р.Броуном одноименного движения молекул; физиком А. Беккерелем – естественной радиоактивности{Как невольно пошутила одна из моих студенток при ответе на экзамене: «Беккерель открыл радиоактивность, а Склодовская-Кюри получила Нобелевскую премию».}; музыкантом и астрономом-любителем В. Гершелем – планеты Уран; и проч. Приведем еще факт, вошедший в легенду среда археологов. Графиня П.С.Уварова – видная исследовательница отечественных древностей и выдающийся организатор их охраны – на раскопках Старой Рязани, повинуясь странному капризу и вопреки всем заповедям научной методики, взялась ковырять зонтиком стенку раскопа. Порча стратиграфии памятника в данном случае привела к находке уникального клада древнерусских украшений.
Столь эксцентричные эпизоды научной практики не умаляют значения выверенного метода. Они лишь демонстрируют многосложность познания и признанную самими методологами «энергию заблуждения».
Высокая методологизированность науки не дает, на мой взгляд, оснований для заключения, будто одна она располагает методом, а вненаучное познание от него и даже от теории в широком смысле этих определений отлучено. Как размыслил еще Козьма Прутков, «антонов есть огонь, но нет того закону, чтобы огонь всегда принадлежал Антону».