Шрифт:
Анатолий Алёхин
На пути к методологии мышления
[предисловие]
Вот, кажется, и сбылась вековая мечта человечества. Заветы пророков и классиков марксизма-ленинизма стали явью. На земле, хоть и не в обещанном формате, воцарился рай. Людям, по крайней мере в развитых странах, нет больше нужды «в поте лица хлеб добывать», «плодиться» и «в муках рожать». «От каждого по способностям и каждому по потребностям» – уже почти реальность. Трудами прежних поколений, неистовой работой их гениальных представителей созданы условия для сытного и вполне безопасного существования ныне живущих людей. И вот создаётся видимость, что разум, пестуемый веками, становится как бы и не нужен. Новая техника и технологии быстрее, а зачастую и качественнее решают за людей множество больших и малых повседневных задач, над которыми не так давно трудились целые человеческие сообщества. Трудно себе представить, что ещё в середине прошлого века, то есть на нашей памяти, сотни тысяч специально обученных людей, вооружившись карандашами, логарифмическими линейками, арифмометрами, чертили, рассчитывали, писали, а потом перепечатывали на пишущих машинках то, что потом становилось
Однако, как и следовало ожидать, благоденствие не бывает безоблачным. Космические корабли, оказалось, падают на землю, подводные лодки тонут, атомные реакторы взрываются, мир сотрясают природные и техногенные катастрофы. Много удивительного, не предсказанного ни пророками, ни классиками происходит и с самим человеком, и с человечеством. Террористические атаки, вооружённые конфликты, вспыхивающие тут и там, становятся обыденными. Наркомания и алкоголизм, суицидальная активность молодёжи, массовые убийства с «философским» обоснованием, пилоты-само убийцы стали короткоживущими информационными поводами, привлечением внимания к рекламе очередных «достижений» цивилизации. Человеку будто бы стало скучно в этом искусственном райке, ему больше нечего делать и нечего хотеть, не на что надеяться и не во что верить. Мир застыл в напряжённой усталости, и человек обречённо ожидает своей участи, не пытаясь и не смея уже ни понять, ни представить себе, что «на самом деле» происходит в этом огромном нагромождении событий. Кажется, что человеческий разум перестал озадачиваться пониманием происходящего, и, перестав понимать, отмахнулся от самой возможности понимания. В ходу снова обряды, мольбы и астрологические предсказания. Да, конечно, вещают по привычке эксперты и аналитики, консультанты по всем вопросам, они заверяют, что оперируют строго научными данными. Но отчего-то суждения их всё чаще банальны, прогнозы наивны и не сбываются. Сложенная заботливыми умами прежних поколений конструкция мира меняется на глазах, мир предстаёт перед растерянным человеком пёстрым нагромождением случайных вещей и событий. И сам человек обречённо согласен сменить почётную роль «венца творения», созданного «по образу и подобию», на роль скромнее, роль «крупного примата». Что же происходит? Или настойчиво анонсировавшийся «конец истории» настиг-таки нас?
Вряд ли мы найдём надёжные объяснения происходящему, даже используя всю мощь искусственного интеллекта. То есть, конечно, мы всё объясним и всему укажем причины, но только такие объяснения всё меньше помогают нам ориентироваться в потоке перемен, которые наступают почему-то и не так, и не тогда, и не потому что. И непонятно уже, что стало причиной нарастающего Хаоса и чем занят Логос? Что с ним не так? В конце концов, именно понимание действительности приводит в движение человеческие массы. Может быть, в самих механизмах мыслительной деятельности человека «разумного», принимающего решения, и кроются те ошибки, которые снова и снова принуждают его сталкиваться с непредсказуемым, пугающим и непонятным.
Для такой постановки вопроса есть хоть и косвенные, но вполне «объективные» предпосылки. Социологи фиксируют возрастающий разрыв между «умными» и «глупыми» и снижение престижа образования. Педагоги вновь открывают «системные ошибки» в школьном обучении, порождающем массы малограмотных студентов, подрастающих в соответствующих специалистов уже в стенах университетов. Психологи всё чаще сталкиваются с такими состояниями психического развития молодых людей, которые по всем своим признакам напоминают умственную отсталость с той лишь разницей, что формальные предпосылки интеллекта сохранны. Но при скудном содержании ума эти предпосылки никак себя не проявляют, кроме как в специальных экспериментах. Да и поведение становится всё более причудливым, таким, которое в прежние времена называли, по меньшей мере, девиантным.
Множество фактических данных заставляет нас задуматься о какой-то тотальной дисфункции психики современного человека, дисфункции, порождающей возможность для таких деяний, которые не могут не вызывать тревогу и озабоченность.
Говоря о дисфункции, стоит прежде подумать о функции, которая до поры до времени надёжно обеспечивала прогресс человека в новейшей истории и сбои которой оборачиваются таким же настойчивым откатом к простоте. Традиционно эта функция именуется мышлением. Мышление человека и есть та самая функция, которая позволила «крупному примату» достичь статуса «венца творения» и нарушения которой возвращают его на обратный путь.
Но что такое мышление? О мышлении говорят философы и психологи, зоологи и нейрофизиологи, искусствоведы и культурологи, даже компьютерщики и те говорят о мышлении, когда хотят сказать о процессе постановки и решения задач. Решение задач «в уме» в нашем благоустроенном и технологизированном мире – основное занятие современного человека. Вопрос, следовательно, можно поставить и так: видим ли мы задачи, думаем ли над ними, ищем ли адекватные условия их решения или, как об этом убедительно пишет Д. Каннеман, используем привычные подмены непонятного понятным, неизвестного известным, автоматически действуем, полагая при этом, что принимаем «продуманные» решения? А потом, не достигнув желаемого, не справившись с задачей, сетуем на «объективные» и «субъективные» обстоятельства и снова и снова движемся проторенными путями, запутываемся всё больше в клубке тягостных проблем, нами же и создаваемых?
Справедливости ради стоит напомнить, что похожие вопросы зазвучали гораздо раньше. Проблема обоснования знания, критериев его «истинности» настойчиво поднималась в истории философии и науки. В прошлых веках люди всерьёз задумались не только над устройством мироздания, но и над самой возможностью его познания. Со временем это направление интеллектуальных изысканий даже оформилось в самостоятельное направление интеллектуальной деятельности – «философию науки», «методологию». И на этом направлении было достигнуто немало, достаточно обратиться к трудам Т. Куна, П. Фейерабенда, Р. Рорти, И. Лакатоса. В России методология прочно ассоциирована с именами таких мыслителей, как А. Зиновьев, Г. Щедровицкий, Б. Грушин, Б. Кузнецов и др. Эти исследователи искали и находили дефекты в научных объяснениях, обнаруживая неизбежные в процессе их получения ошибки и допущения, которые заставляли усомниться в достоверности получаемых наукой выводов. Однако, твёрдо придерживаясь традиционных и понятных противопоставлений: «сознание» и «мир», «человек» и его «познание», – дальше критики оснований продвинуться невозможно, но такая критика сослужила большую службу признанию естественных ограничений человеческого познания мира. Методологи анализировали тексты, исследовали деятельность, проектировали решения. Но собственный способ такого анализа не стал предметом их озадаченности и не исследовался – предмет методологии так и не был определён ясно. А не определившись с собственным предметом, методология скоро выродилась в «методический анализ» исследовательских приёмов, «анализ методик» исследования, и так, по-видимому, она воспринимается сегодня большинством. И хотя любая образовательная программа вуза включает в себя обязательный курс «Методологические проблемы X», содержание такого курса обычно сводится к констатации противоречий, накопленных той наукой, за изучение которой берутся студенты.
Методология, однако, по определению, учение о методе. Метод, конечно, стоит понимать шире, нежели методика, ибо метод лежит в основании любой методики, любой исследовательской практики. Не случайно в диссертациях на соискание учёных степеней «методологическому основанию» исследования посвящён обязательный раздел. В этом разделе соискатели скрупулёзно перечисляют теории науки, в рамках которых проводили собственное исследование, и поминают авторов этих теорий. Но ведь даже самые стройные и строгие теории сами должны иметь основания. Уже потому хотя бы, что теории создавались людьми, которые вот так думали. Итак, продвигаясь к основаниям оснований, мы неизбежно упираемся в нечто, что лежит в основе всех оснований. И нам не уклониться от этого вопроса, потому что, не определившись в нём, мы обречены на сомнения в надёжности всего, что на этом основании выстроено, каким бы «основательным» нам ни казалось само строение. Но что лежит в основании оснований?
Совсем недалеко ещё время, когда этот «проклятый» вопрос снимался простым и твёрдым заклинанием – «марксистско-ленинская методология». Сейчас, конечно, нелегко воспроизвести в полном объёме всё то, что заключало в себе такое признание. Но, если коротко, это означало, что мир объективен, то есть существует вне нас и независимо от нас. Что человек обладает таким утончённым свойством – познанием. Что мир, следовательно, познаваем человеком. Что процесс познания мира человеком, пусть и труден и тернист, неминуемо ведёт его к истине (к тому, что есть на «самом деле»). Что, хоть истина и недостижима в своей полноте, само приближение к ней открывает для человека возможность изменять мир, познавая законы, по которым он устроен. А преобразование мира под человеческие нужды и есть цель познания. Так утверждал К. Маркс. А В.И. Ленин уточнил этот тезис: «От простого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – вот истинный путь познания». Эти постулаты стали на долгое время непререкаемым основанием любых научных изысканий в нашем отечестве, потому что это и есть «марксистско-ленинская методология», а другой быть не могло, далее действовал уже разработанный позже принцип «классового подхода» в науке. Сейчас эти «прописные истины» могут показаться наивными, но, смею заверить, именно они лежали в основе основ любого исследования. Более того, они были опорами формирования умов, и по сей день эти истины имплицитно содержатся в подавляющем большинстве наших умопостроений. Но да, это была, хоть и своеобразная, методология. Потому что такая система представлений, «форпостов веры», задавала аксиомы познания и отвечала на основные вопросы человеческой деятельности: что (познаём), зачем и как? Справедливости ради следует заметить, что другого ответа на вопрос «как» тогда и не могло быть. Человек объявлялся самым совершенным, идеальным прибором для «отражения» окружающего его мира, и мощь «отражательных» способностей его сознания не подлежала критике. И марксистско-ленинская психология, преданный отпрыск одноименной методологии, – обратившись к психике, как к «высшей форме отражения», возвела на должный пьедестал «ленинскую теорию отражения», сосредоточив собственные усилия лишь на том, чтобы придать этому постулату научное оформление. Механизм самого отражения в этой стройной системе постулатов всё же оставался слабым звеном всей конструкции «психических» свойств и состояний человека. Но, постулируя «отражение» как принцип, психологи до поры до времени элегантно обходили этот вопрос. Иначе быть не могло. Да и слишком мало знали тогда исследователи о мозге человека, том самом органе, которому отводились функции отражения. Философы спорили об отношениях сознания и действительности, игнорируя этого небольшого, но важного посредника, психологи разрабатывали теорию психики, не озадачиваясь особо вопросами об устройстве её «процессора». Ситуация изменилась четверть века назад, когда, благодаря развитию техники, стало возможным углубиться в изучение не только структур головного мозга, но воочию наблюдать его функции, те самые процессы «отражения», суть которых была сокрыта и для философов, и для психологов, ту самую «нейродинамику», которая непрерывно сопровождает поведение человека во всех его проявлениях. И открытия, сделанные в области нейрофизиологии, внесли недостающие доселе основания в представления о поведении, сформулированные ещё великими предтечами нейрофизиологии: И.М. Сеченовым, И.П. Павловым, А.А. Ухтомским, П.К. Анохиным.
Главное, что достижения современной нейрофизиологии сместили акценты в традиционной постановке проблемы «человек и мир» с вопроса о том, «что» познаёт человек, к вопросу о том, «как» он это делает? А ответ на вопрос «как» – это ведь основной вопрос методологии. Что можно говорить о мире, если мы не знаем, как мы взаимодействуем с этим миром? Как можно говорить об отражении, не имея представления ни об отражающем, ни об отражаемом? Благодаря наукам о мозге, методология обретает свой исконный предмет, и предметом этим становится мышление. Но что мы должны полагать в качестве мышления? Какова его материя? Какие процессы определяют движение мысли? Где лежат критерии его эффективности? Где кроются ошибки мышления?