Методом исключения

Турунтаев Владимир Федорович

Латушенкова плотно сжала губы и опять принялась разглядывать узоры на скатерти. Казалось, она не собиралась отвечать.

— А, Вероника Ивановна?

Латушенкова зябко передернула плечами и подняла на опера невидящие глаза.

— На работе посидели. Потом одна из лаборанток напросилась ко мне в гости. Явилась вместе с приятелем… Выпили шампанского за старый год, потом водки… К двенадцати открыли вторую бутылку шампанского и опять перешли на водку. А затем мои гости стали вести себя так, словно были одни в квартире. Знаете, такой прелестный получился у меня праздник: они лижутся, а я на них любуюсь. Но этого им показалось мало, потом они намекнули мне, что… Ну зачем

я все это рассказываю!.. Короче говоря, я попросила их убраться вон. И осталась дома одна. Может, все бы обошлось, будь у меня тогда телевизор… То есть он был, но незадолго перед тем сломался, — она оглянулась на сиротливо пустую тумбочку. — Вчера увезли в ремонт… Скажите, а вам никогда не приходилось встречать Новый год в полном одиночестве? Хотя… Нет, надо быть женщиной, чтобы понять мое тогдашнее состояние… Господи, ну что вам еще надо объяснять!

— Кое-что все-таки придется, — сказал Бородин. — Например, зачем вы отправились в ту ночь к Петрякову?

— Значит, что-то вы все-таки поняли? — криво усмехнулась Латушенкова.

— Как давно вы с Петряковым до этого встречались? — спросил Бородин.

— Порядочно. Мы познакомились… В тот день, десятого августа прошлого года, у меня в трамвае разрезали сумочку… Видите, какой невезучий был для меня год?.. Вытащили деньги, паспорт. Паспорт тут же подбросили, а Петряков первым его увидел, поднял и преподнес мне как подарок. Проехал со мной лишнюю остановку и проводил до дома. Всю дорогу, не переставая, что-то говорил, говорил. Ну я уши-то развесила. Хотя вид у меня вроде как неприступный, так мне все говорят, но на самом деле… — Латушенкова приложила руку к груди. — Чего уж скрывать: только и жду, когда какой-нибудь приличный мужчина обратит на меня внимание. Петряков мне показался именно таким. Приличным. Правда, ростом ниже меня, но тут уж, знаете… К тому же до встречи с ним я года три жила без мужчины. Совсем одна. Чего ж вы хотите!.. Ну вот, когда мы с Петряковым второй-то раз встретились, он стал зазывать меня к себе на кофеек. Однако я решила, что приличнее будет, если я его у себя приму. Так что я у него в гостях не была ни разу…

— Говорят, вы требовали, чтоб он вернул вам телевизор.

— Я этого не помню, но раз говорят жильцы… Было так было!.. Но когда я шла к Петрякову, то думала не о телевизоре…

— Чего ж вы хотели от него?

Латушенкова удивленно посмотрела на Бородина:

— Ну чего, как вы думаете, пьяная баба может хотеть от мужика? Тем более что мы с ним не ссорились. Он просто перестал приходить ко мне. Мне было так одиноко, что я готова была… Ну не знаю! Да и незачем вам все это слушать! Что вас еще интересует, касающееся Морозовой?

— Когда вы ломились к Петрякову, то были уверены, что он дома?

— Видимо, — пожала плечами Латушенкова. — Смутно припоминаю, что, прежде чем подняться к нему, я посмотрела на его окна. Они были освещены.

— О присутствии в квартире женщины догадывались?

— Что касается женщины… Ну если мужчина дома и не открывает дверь, то что еще может прийти в голову?

— Вы сказали, что не были у него дома, — включился в разговор Юра. — И все же нашли дверь и окна. Как вам это удалось?

Латушенкова с интересом поглядела на Юру:

— Мальчик далеко пойдет! Моментально разоблачил меня! Хотя я действительно не бывала у Петрякова.

— И как же вы отыскали его квартиру? — спросил Бородин.

— Интересно? Ну хорошо, расскажу, — она обращалась персонально к Юре, который от такого внимания засмущался и начал краснеть. — Однажды, когда Петряков заночевал у меня, я вытащила у него из кармана паспорт. Хорошо ли,

плохо ли я сделала — судите как хотите. Но мне надо было узнать, женат он или нет. Эти странички в его паспорте были трогательно чисты. И на всякий случай я списала его адрес, а когда он пропал из виду, предприняла маленькую слежку. Однажды поднялась до его квартиры, но позвонить не решилась. А выйдя на улицу, определила расположение его окон. Ну а потом как глупая девчонка стала прохаживаться вечерами по другой стороне улицы и смотреть на его окна… Еще будут вопросы?

— Да, — кивнул Бородин. — Конкретно о Морозовой. Где она к вам подошла?

— Видимо, это был исторический момент, но я, к великому сожалению, не сохранила его в памяти. Первое смутное воспоминание связано с каким-то настойчивым ее вопросом. Возможно, она добивалась, чтобы я сказала ей свой адрес…

— Вы его сказали?

— Возможно. Помню, как валялась в снегу, а она меня пыталась поднять. Помню, как хватала ее за ногу, и она тоже падала, и я смеялась… Кажется, меня разбирал смех. Никак не могла остановиться. А дальше в памяти полный провал. До того момента, как двое каких-то мужчин взяли меня под руки и поволокли вверх по лестнице. А что было дальше, вы уже знаете…

— Вы догадывались, что Морозова — та самая женщина, которая была у Петрякова?

— Да Боже мой, конечно же, нет! Единственно, чего я хотела, чтобы она от меня отвязалась. Я хотела вернуться к Петрякову, но как-то так в конце концов получилось, что эта женщина привела-таки меня домой…

— Кто такая Ираида Аркадьевна Софийская?

Латушенкова удивленно приподняла брови:

— С чего это она вас заинтересовала? Работала у нас нянечкой, недавно ушла на пенсию. Славная в общем-то старушка. С ней ничего не случилось?

— Нет, ничего, — Бородин подавил улыбку и продолжал допытываться: — А чей адрес вы сообщили участковому?

— Что, был еще и участковый? — испуганно изумилась Латушенкова. — Мать честная! Как видно, я основательно повоевала там…

— Насчет этого не сомневайтесь, — сказал Бородин, с трудом сохраняя на лице серьезное выражение.

Латушенкова озадаченно поморгала.

— Вот даже как! А что за адрес я сообщила участковому?

Бородин сказал, и она тотчас вспомнила:

— В тот дом я ходила прошлой осенью к раковому больному. Одна крайне неприятная особа из квартиры напротив как-то, помню, нахамила мне. Возможно, что номер дома и ее квартиры подсознательно сорвались с языка… Ну не знаю!..

Бородин посмотрел на Юру:

— У тебя есть еще вопросы?

— Один, — кивнул тот. — Насчет уколов. Вы вводили морфин тому раковому больному?

— Ну и что? — удивленно посмотрела на него Латушенкова. — Это в порядке вещей.

Однако Бородин уловил в ее глазах испуг.

— Нет, ничего, — сказал Юра. — Вы забыли — я напомнил.

— Ничего не поняла! — Латушенкова вопросительно взглянула на Бородина.

Он откашлялся.

— Вероника Ивановна, сейчас мы обязаны провести осмотр вашей квартиры. Юра, пригласи понятых!

Юра удалился.

Бледное лицо Латушенковой покрылось розовыми пятнами.

— Позвольте, — дрожащим голосом начала она. — Вы что, собственно говоря… Неужели я должна отвечать за то, что какая-то совершенно незнакомая мне женщина без моей просьбы, а скорее вопреки моему желанию, почти насильно помогла мне добраться до дому и вошла в мою квартиру без приглашения? Я даже не знаю, что она тут делала, воспользовавшись моим беспомощным состоянием! Что вы рассчитываете найти? Ее скелет в моем шкафу? Тогда я, наверное, вправе потребовать, чтобы вы показали мне ордер на обыск!