Метресса фаворита. Плеть государева
Шрифт:
Вино было сладким и дивным на вкус, был бы здесь Петр Петрович, с радостью снял бы пробу. Корытников чрезвычайно мало пил и всем на свете винам предпочитал сладкие. Из местных сливянку или грушовицу, но фаворитом все же оставалась привозимая с далекого итальянского острова мадера. Последнюю было невероятно сложно заполучить, отчего Петр Петрович предпочитал лучше не пить вовсе, нежели осквернять себя не заслуживающими его уважения напитками. Из пива, к примеру, он употреблял только черный портер, который раза два в год привозил для него брат.
Интересно, местная прислуга так воспитана, что пьет
– Что же это вы, господин хороший, окно растворили, а рамы с сеткой на место не утвердили? – всплеснула руками незнакомка и, поставив на столик пустую рюмку, подошла к окну и, решительно отодвинув портьеру – так, словно желала впустить в комнату роскошную полнолицую луну, наклонилась и, подняв с пола незамеченную Псковитиновым раму, аккуратно приладила ее в оконный проем. Луна осталась на своем месте на небе, явно недовольная, что ей помешали проникнуть в спальню. – Ну вот, теперь другое дело.
Псковитинов вздохнул, решительно не понимая, что делать дальше. Налить еще, найти явно оставленный для него где-то поблизости халат, не могли же они позабыть о такой важной вещи? Как-то уже выставить незнакомку из своей комнаты? А ведь, если она вошла, стало быть, дверь не заперта и к ним в любую секунду может заглянуть кто-то еще. И тогда? Как он объяснит наличие в своей спальне посторонней женщины?
С другой стороны, ей явно нужно было о чем-то поговорить со следователем, возможно, дать показания, пока никто не видит. Оттого она и замешкалась с угощением от графа, чтобы застать Псковитинова одного без Миллера, фон Фрикена, адъютантов…
– Вы имеете что-то сообщить по поводу убийства Анастасии Федоровны? – проницательно заглядывая в темные с поволокой красивые глаза незнакомки, поинтересовался Псковитинов.
Она вздрогнула. В неровном свете свечей, теперь он явно видел, что его гостья, при всей сохранившейся природной красоте, все же весьма уже в возрасте. Темные круги под глазами, оплывшее лицо, глубокие морщины… чертова старость. Жена Псковитинова не дожила до того времени, когда возраст начнет вступать в свои права, разрушая все, что радовало глаз, превращая женщину в карикатуру на саму себя в молодости. Впрочем, видал он женщин в возрасте, возраст что? Ерунда. С годами учишься ценить в женщине не внешнюю красоту, а привязываешься к ней со всей душой, принимая ее всю с ее достоинствами и недостатками.
– Что тут говорить, Александр Иванович. Вы уж найдите убийц этих. Покарайте окаянных. – Ее голос задрожал, но в прекрасных глазах не появилось ни одной слезинки. Нет, глаза ночной гостьи горела каким-то лихорадочным огнем. – Казните их, убейте их! На кусочки разрежьте! – Она вскочила и начала метаться по комнате, заламывая руки. – Ведь как просила, как умоляла пощадить! Какие сокровища сулила! Говорила, не убивай меня, я денег дам, вольную обеспечу. Будешь как сыр в масле кататься, только жизни не лишай. А он? А они?
Со звоном на пол посыпались шпильки из прически, и длинные черные волосы упали на плечи и спину ночной гостьи, покрывая их, точно диковинный плащ. Перед Псковитиновым стояла Настасья Минкина – убиенная десятого августа экономка графа Алексея Андреевича Аракчеева.
– Ты уж найди его, их проклятых! Ты уж покарай их, Александр Иванович! Отомсти за меня нелюдям. А уж я тебя отблагодарю, касатик. Все для тебя сделаю, все, что накоплено за годы службы в Грузино, все тебе отдам. Кого хочешь спроси в нашем уезде, держит ли свое слово Настасья Федоровна? Любой подтвердит. Держит, еще как держит! Раскрой это дело, и я тебя озолочу. А не раскроешь…
Псковитинов схватился за нательный крест и, поцеловав его, зажал в руке. На столике рядом с ним был только графин, конечно, окажись на месте призрака живой человек из плоти и крови, он мог бы, по крайней мере, попытаться оглушить последнего, но поможет ли это орудие в борьбе с нечистым духом?
– Прощай, Александр Иванович, спи-засыпай, утро вечера мудренее. А к завтрему сам поймешь-узнаешь, кто и как меня убивал… Мне пора. – И вот она уже возле его постели… Наклонилась, неслышно подняла с подноса рюмку медленною рукой – совсем близко стоит, Псковитинов даже родинку рассмотрел на щеке! – и попятилась, с рюмкою в белых пальцах, не сводя с него горящих глаз… и скрылась за дверью, которую, к слову, никто от крючка и засова не освобождал. Была – и нету. Хоть присягу давай об услышанном и увиденном, но чем ее подтвердить?! Ничего толком не сказала, разве что пообещала ясность в завтрашнем дне… То ли вещий сон, то ли бред?.. А впрочем…
Глава 8. Расследование. День второй
Обыкновенно Аракчеев носил артиллерийскую форму; но при осмотре работ на военных поселениях он сверх артиллерийского сюртука надевал куртку из серого солдатского сукна и в таком наряде бродил по полям, осматривал постройки и т. п. работы. В этой-то куртке я увидел его в первый раз.
Псковитинов проснулся на следующее утро то ли от пения петухов, то ли оттого, что кто-то ходил за дверью, стуча сапогами.
«Минкина, что ли, бродит, злится, что я ее убийство еще не раскрыл? Так рано еще, матушка. Погоди немного, не топай так сильно. Хотя отчего бы барыне ходить в тяжелых сапогах… летом?..»
На столе стояла бутылка мадеры и одна рюмка, из которой ночью пил Псковитинов. То ли Минкина, действительно выбравшись из гроба, посетила его, то ли вечером перед сном он машинально откупорил бутылку и снял пробу. Обычно, занятый своими мыслями, Александр Иванович становился забывчивым. Думая о своем, он ел, не чувствуя вкуса блюд, или забывал поесть вовсе. До своего замужества за его питанием доглядывала дочка, теперь же вся надежда была на Селифана, которого он из глупости и излишней поспешности оставил дома, даже не уведомив, куда поехал и когда вернется.