Метресса фаворита. Плеть государева
Шрифт:
– Переспросишь тут, – нахмурилась Аксинья. – Враз по лбу чем тяжелым схлопочешь или рогатку на шею. Я однажды месяц в такой проходила. И в баню, и в церковь…
– А если бы ты приказ не так поняла? Если бы не те цветы посадили? Не той формы клумбу вырезали? Может, она тебе хоть чертеж какой передала? Рисунок, на котором госпожа Шумская изволили указать, что, как и куда?
Аксинья молчала.
– Признавайся, слышала, как твою госпожу убивали? Крики? Шум?
Горничная не ответила, роняя слезы и отрицательно мотая головой.
– В десяти метрах от дома и не слышала?! – возвысил голос следователь. – Ладно, уводите их.
– Не верю ни той, ни другой, – подытожил Аракчеев.
– Согласен с вами. Но все же позволю
– Простите, но, возможно, женский голос звучал бы убедительнее, – остановил готового сорваться с места адъютанта фон Фрикен.
– Поправка принимается, найдите любую дворовую девку или бабу. Отведите ее на указанное место и велите покричать. Вас же, господа, я попрошу спуститься вниз и дойти до той самой клумбы, где горничная разговаривала с садовниками.
Все, кроме Аракчеева, поднялись и направились к выходу.
– Все вещи чистые! – догнав процессию, сообщил Корытников. – Я с лупой разглядывал. Рядом с ним важно вышагивал довольный свалившимся на него приключением Гриббе.
– Добро.
Дойдя медленным шагом до клумбы, они увидели, как адъютант тащит в дом растрепанную девчонку. Поняв, что та не смеет без дополнительного приказания войти туда, Шишкин побежал к ним, на ходу объясняя ей, что к чему. Очень кстати недалеко от господского крыльца два мужика терпеливо стучали крошечными молоточками по мраморной плите, скорее всего, вырезали составленную Аракчеевым надгробную надпись. Постукивая по специальному резцу, они то и дело сверялись с текстом на бумаге. Псковитинов хотел уже полюбопытствовать относительно содержания траурной надписи, но его отвлекли крики и визг, доносящиеся из дома.
– Может, дверь была закрыта? – переспросил Миллер, невольно морщась от внезапного шума.
– Господин Медведев, – припомнил Псковитинов фамилию оказавшегося рядом с ним адъютанта, – сделайте милость, проверьте, пожалуйста, чтобы все окна и двери на первом этаже были закрыты. А мы, господа, должны о чем-то беседовать. Никогда не любил разговоры ни о чем, но ведь садовники тоже о чем-то говорили, а не ждали, когда кому-нибудь взбредет поорать.
Хлопанье двери было слышно, крик девчонки сделался слабее, но не исчез полностью, не растворился в других звуках.
– Что же, мы получили что хотели. Они не могли не слышать.
Не обращавшие внимания на следственный эксперимент мужики увлеченно тюкали молоточками по мраморной доске.
Глава 9. Новый визит Минкиной
Надо сказать правду, что он был искренно предан Павлу, чрезвычайно усерден к службе и заботился о личной безопасности Императора. У него был большой организаторский талант, и во всякое дело он вносил строгий метод и порядок, которые он старался поддерживать строгостью, доходившею до тиранства.
Таков был Аракчеев.
59
Саблуков Николай Александрович (1 мая 1776 – 20 июня 1848) – генерал-майор, автор «Записок» о времени императора Павла I и его кончине.
Когда следователи вернулись к себе, Аракчеева там уже не было. Граф появился перед обедом и, отозвав Псковитинова, предложил ему пройти в его кабинет.
Резной наборный паркет под ногами представлял собой сложный геометрический узор, составленный из разных оттенков красного дерева, стены были обиты шелком кирпичного оттенка, почему-то подумалось, в цвет казарм, что у деревни Сельцы. Псковитинов недавно вернулся из тех мест, куда ездил по долгу службы. В глубине огромного кабинета напротив массивного стола красного дерева, за которым, по всей видимости, обычно трудился Аракчеев, красовался массивный мраморный камин, по обеим сторонам которого возвышались ионические полуколонны. На самом камине стояли неожиданно для этой красной комнаты эффектно смотрящиеся малахитовые часы с золотым Прометеем, несущим зажженный факел.
Александр Иванович отметил несколько шкафов с книгами. Вот бы подойти поближе да полистать… Вряд ли граф Аракчеев держит в своем доме какую-нибудь сентиментальную пошлятину. Тут могли обнаружиться словари, исторические труды, может быть, даже переписанные и переплетенные в современные переплеты старинные летописи. Большой друг Аракчеева Великий магистр Мальтийского ордена государь император Павел I отлично знал, насколько Алексей Андреевич не жалует дорогие монаршему сердцу заграничные веянья, ратуя за возрождение древних обычаев. Безусловно, при иных обстоятельствах поработать в библиотеке Аракчеева было бы более чем полезно.
Ансамбль, состоящий из маленького уютного столика со стоящими рядом с ним креслицами, располагался у окошечка, должно быть, здесь всесильный граф разговаривал на неофициальные темы, принимал гостей, а не отдавал приказания подчиненным. Отличительной особенностью кабинета Аракчеева было то, что вся деревянная мебель и пол были выполнены из дорогого и эффектно смотрящегося красного дерева.
Не мешая гостю разглядывать окружающую его обстановку, Аракчеев прошел к рабочему столу и сел на свое место, так что Псковитинову волей-неволей пришлось занять стул напротив. Судя по выбору места, разговор предстоял официальный.
– Я чувствую, что вас, Александр Иванович, мне Бог послал. – Несомненно, вы разберетесь во всем этом подлом заговоре, – с надрывом заговорил Алексей Андреевич. – Очевидно, что злоумышленники покушались не столько на несравненного ангела Анастасию Федоровну, сколько метили в меня. Двадцать пять лет верной дружбы чего-то да стоят? Как вы считаете? Враги мои, что много раз покушались на жизнь мою, на этот раз рассчитали удар с пугающей точностью. Они понимали, меня можно отравить, можно зарезать, застрелить, но я сильный мужчина и, даже оставшись без охраны, вполне способен дать отпор. Бросившийся на меня с ножом или со шпагой вряд ли вернется с этого предприятия живым и здоровым. Кушанья, которые подают мне, пробуют мои люди, так что покончить со мной не так-то просто. Другое дело… – Его руки рефлекторно сжались в кулаки, голос дрогнул, в глазах блеснули слезы. – Другое дело – убить близкого мне человека. Вы понимаете, с момента, когда мне сообщили об убийстве Настеньки, ведь я не сплю уже без снотворного. Я не могу нормально трудиться. Не могу думать и принимать решения. Случись что в военных поселениях, я… Иными словами, вчера я написал письмо государю, он знавал Анастасию Федоровну и для него это тоже, если и не удар, то известие из ряда крайне неприятных. Так вот, я писал… – Он приложил платок к глазам и держал его какое-то время, собираясь с силами. – Вот, послушайте: «Легко может быть сделано сие происшествие и от постороннего влияния, дабы сделать меня неспособным служить Вам и исполнять свято Вашу волю…».
Аракчеев высморкался.
– Я имел в виду, что ее убили с целью ослабить меня, деморализовать, вывести из строя. Чтобы я не мог уже служить его императорскому величеству, как служил все эти годы. Я говорю все это вам, чтобы вы ведали ход моих мыслей и делали соответствующие выводы. – Он хлопнул об стол письмом, припечатав его сверху ладонью с растопыренными пальцами.
– Все. Более не смею задерживать вас. Назавтра жду на церемонии погребения.
Поняв, что все, что хотел граф, он сказал, Псковитинов с достоинством поклонился и вышел из кабинета.