Метро 2033: Призраки прошлого
Шрифт:
На любые жертвы… Мысль тяжко царапала сознание, тревожила и мучила. На любые жертвы – это когда жертвуешь собой. На любые жертвы, перешагивая через жизни таких же живых людей, – так не считается, это подло, Дима, подло и гадко.
Она стала правой рукой Рябушева – женщина, плод их самого успешного эксперимента. Мутант, которому удалось вернуть человеческий облик. Открытие, достойное Нобелевской премии, которую постоянно вспоминал Доктор Менгеле.
Марина Алексеева, чтоб ей гореть в аду!
Дмитрий застонал,
Ему казалось, что из пучины беспамятства к нему тянутся сотни призрачных рук. Он погубил их всех. Они все погибли по его вине. Алексеева, будь она проклята, все из-за нее, из-за нее!
Юношу снова затянуло в темный водоворот. Лица, лица. Искаженные болью, перекошенные от крика, умоляющие о помощи.
Вот молодой ученый раздраженно отпихивает ногой несчастного, который распластался по полу и умоляет о снисхождении. Диме противно, но по большому счету все равно. Его тезка, тоже Дмитрий, совершил проступок и должен быть наказан. Такова основа системы. Подчинение и труд – основа лучшей жизни. Из серого зала нет иного пути, только в вечность во имя науки.
– Тебе дан уникальный шанс послужить на благо всем выжившим после Катастрофы. Пусть это больно – а кто сказал, что великие дела делаются легко?
Высокие, патетические слова, в которые он сам когда-то верил. Искренне верил, с фанатичной яростью защищая право вершить человеческие судьбы. О, как это было приятно – осознавать, что он выше их, выше этих жалких людишек, которые по одному его слову окажутся в лаборатории, униженные и молящие о пощаде.
Власть – какое сладкое слово. И Рябушев, и Доктор Менгеле, и практически все обитатели красного зала знали это волшебное чувство – ощущение собственного превосходства, пусть даже и основанное на страхе.
Дмитрию подумалось, что полковник Рябушев с возрастом становится слишком отходчивым, когда начальник бункера военных помиловал его тезку и оставил в сером зале, наказав всего лишь несколькими днями в карцере.
Всего лишь! В сердце вонзилась раскаленная иголка стыда и отвращения к самому себе.
«Когда, в какой момент я оступился? Когда потерял веру в собственную непогрешимость?» – этот вопрос он задавал себе, сидя в карцере на жестком полу, уставившись в одну точку.
Никогда не голодавший, не знающий, что такое бессонные ночи, побои и унижения, молодой ученый рыдал от боли и обиды, проклиная себя, проклиная весь мир. Но сквозь страдания и слезы пробивались раскаянье и вера в то, что даже один крохотный шаг по этому пути не напрасен.
Сколько раз Дмитрий мысленно просил прощения у Жени! Это его рука держала шприц с транквилизатором, экспериментальным препаратом, итогом совместных трудов его и Доктора Менгеле.
Марина встретилась с ним в тот же день, бледная, впервые заплаканная. Она вышла из кабинета Доктора Менгеле, постаревшая на несколько лет за считанные минуты, с потухшим взглядом. Ее мальчик был обречен, женщина тоже это знала. Боялась идти к нему в камеру, боялась увидеть то, что должна была.
Впервые за многие годы Дмитрий увидел в глазах человека то, что заставило его отшатнуться и вызвало желание бежать без оглядки.
Сострадание ближнему своему? Боль душевную, которая превосходит страдания тела? Что Марина сказала ему, почему после этой встречи все полетело к чертям?
Память стерла этот разговор, оставив в сердце надрывную, не прекращающуюся тоску.
Молодой ученый смотрел ей вслед, когда женщина уходила по коридору, ощущал на руке холодный влажный след ее пальцев, залитых слезами. Невидимая струна внутри лопнула, и Дмитрий знал, что вместе с этим оборвалась и его жизнь. Доктор Менгеле никогда не простит ему измены.
Безумный взгляд Жени, искусанные губы, перекошенное лицо снились молодому ученому в кошмарах. Раз за разом пленник приходил ночами, смотрел, смотрел, смотрел. Его вытаскивали под руки из бункера – умирать.
И теперь он, Дмитрий Холодов, ученый, правая рука всесильного Доктора Менгеле, умирал на холодном снегу, – так же, как пленник, погибший от его рук…
Лицо юноши заливали горькие слезы. Они застывали на морозе, тревожа ожоги. Руки, замерзшие в снегу, немели, синие и безжизненные.
«Расплата. Все мертвы, кроме меня. Почему, зачем я выжил, зачем еще существую?»
Доктор Менгеле был в ярости, когда Дмитрий бросил ему в лицо злую правду. Он загнал своего подопечного в угол и избивал ногами, рыча угрозы. Почему тогда юноше не хватило сил отказаться от своих слов?
Геннадий Львович отправил своего ученика в карцер – подумать несколько дней, прежде чем дать окончательный ответ. Живот сводило от голода, синяки по всему телу немилосердно ныли, наливаясь темной кровью, заключенному не давали спать. Стоило забыться тревожным сном, фонарь светил в лицо: встать! Раз за разом. Бесконечно.
В темноте и тишине измученное бессонными днями и ночами сознание искало оправдания, жалкие и тщетные. «Я не отдавал приказа их мучить. Я – исполнитель. Это во благо науки. Это ради выживания всего человечества!» И чем больше этих мыслей роилось в голове, тем больше Дмитрий убеждался в собственной никчемности и фальши всего спятившего мирка под началом полковника Рябушева и Геннадия Львовича.
Он знал, что наказание будет страшным, юноше было жутко до одури. Кому, как не правой руке Доктора Менгеле, знать, что может с ним сделать сумасшедший ученый?