Метрополис. Индийская гробница(Романы)
Шрифт:
— Обычаи этой страны требуют, чтобы о женщинах вообще-то не говорили, — заметил вскользь раджа. Но, во-первых, я не придаю большого значения обычаям страны, коль скоро они идут в разрез с моими взглядами, а во-вторых, разговора на эту тему нам все равно не избегнуть… Но пока оставим это. Прежде всего не благодарите меня; редко бывает так, чтобы у людей оказывалась действительная потребность благодарить кого-либо. Я лично никогда не заслуживаю благодарности. Наконец, простите меня, не употребляйте часто моего титула. Это осложняет беседу. Шаг, три шага, коленопреклонение… это скучно, неправда ли? Итак, еще раз, с приездом!
Брингер молча поклонился.
Они направились к воротам, башни которых пылали. По их проходе, слоны опустились на колени и их головы распростерлись на мраморной площади, тысячи факелов колебались, волновались, смешивались, точно в каком-то танце.
Раджа со своим спутником прошли в ворота и скрылись во тьме. Факелы отстали, точно не посмели перейти по ту сторону ворот. Дошли до конца свода; освобождающая синева встретила их.
В тот же момент с башни ворот раздался троекратный звук трубы. Брингер хотел спросить раджу о чем-то, но промолчал, Он остановился и стал смотреть…
Прямо перед ним, в двадцати шагах, расстилалось четырехугольное озеро, окаймленное мраморными гигантскими плитами, по середине которого виднелся остров; на недвижной глади воды поблескивали, отражаясь, отдельные крупные звезды.
При первом же звуке трубы, остров начал светиться. Из невидимых источников струился свет, снежно-белый и, прибавляясь в силе и полноте, заволакивал остров, как будто он весь должен был растаять в сплошном сиянии. Свет, казалось, исходил из самого острова, как белый, беспламенный огонь.
И только тогда Брингер разглядел, что весь остров был в сущности зданием, дворцом — снежно-белым, тысячебашенным, с высокими куполами.
— Боже мой, — прошептал Брингер. Он упивался. Раджа смотрел на него и улыбался.
— Пойдемте, — сказал он ласково.
Брингер шел за ним, не смотря под ноги. Его глаза были прикованы к чудесному замку.
— Осторожнее, саиб, — вдруг произнес кто-то над его ухом, и чья-то рука схватила его за рукав. Они стояли на берегу. Белые мраморные ступени вели к воде. Внизу стояла лодка. Четверо коричневых гребцов сидело на веслах.
— Войдите, и садитесь, саиб, — произнес рулевой с торжественной покорностью.
Брингер уселся на пурпуровую подушку, против раджи. Подняв глаза на владельца этого сияющего острова, он вдруг увидел на его лице, озаренном огнем, столько горечи и гнева, что на западе затруднились бы найти этому выражению определение.
3
Брингер осматривался в своей комнате. Она подходила бы своим убранством больше к какому-нибудь модному европейскому отелю, чем индийскому дворцу. Начиная с низкой, широкой кровати, вплоть до машинки для снимания сапог, все было практично и красиво. Только ковер отсутствовал на мраморном полу.
— Так лучше, — сказал раджа, извиняясь за его отсутствие, — из-за кобр…
В амбразурах окон, напоминавших контуры цветов, не было стекол. Вместо них были натянуты прозрачные ткани, защищающие от москитов. Мягкий электрический свет, струившийся из янтарно-желтых мраморных ваз, привлекал этих разносящих смерть насекомых.
В соседней комнате Нисса пускал воду в ванну. Его голые, тёмно-коричневые ноги совершенно беззвучно скользили по мрамору пола. У Брингера было чувство, как будто ему прислуживали тени: Нисса был старшим над двенадцатью слугами. Тупость его послушания отрицала его человеческое происхождение; он был, если не дух, то — животное. Вожак духов или животных.
Приняв ванну, Брингер попытался заснуть, но это ему не удалось; погасил огонь, но ночь не казалась ночью. Он сел в постели и стал прислушиваться. Была абсолютная тишь, но тем не менее ему чудились чьи-то шаги, — беспорядочные, мягкие, беззвучные, неслыханные доселе. Это раздражало и мучило своей неизвестностью, Он протянул руку к столику за кнопкой звонка, не находя которой опрокинул стакан с ледяной водой, оставленный Ниссой. Стакан разбился вдребезги об мраморный пол.
В темноте открылась какая-то дверь; мраморные урны наполнились красивым, успокаивающим светом.
— Нисса!
— Саиб?
— Кто там бродит взад и вперед ночью?
— Слуга смотрел на него недоумевающем взглядом. Брингер повторил свой вопрос по-английски.
— Тигры, саиб, — ответил тот, поняв, и наклонился за осколками.
По пути во дворец он видел их — красивых, сильных кошек. Когда Брингер в сопровождении раджи шагал через колоннаду, они вышли на двор перед дворцом, потягиваясь и моргая от яркого света факелов; их длинные цепи звенели по плитам.
Узнав хозяина, тигры понурили головы и тихо заворчали. Глаза их горели гневным огнем.
— Это для декоративности, — сказал раджа, взглянув в их сторону, — хотя пьеса, в которой они должны участвовать, ещё не готова. Я поймал их, когда они, обезумевшие от страха перед гоньбой, скрылись под верандой моего охотничьего дома. Они понравились мне, и я взял их. Иногда я любуюсь ими, греющимися на полуденном солнце и выпускающими свои когти. При виде меня, глаза их сулят мне смерть. Я люблю их ненависть. Это искренно. Нет ничего в мире, в чем не было бы лжи, кроме — ненависти.
В темноте Брингер не мог разглядеть выражения лица раджи в то время, когда тот произносил эти слова. Но звук их запомнился ему, как и мысль.
— Ты не можешь уснуть, саиб? — осведомился слуга.
Брингер помолчал.
— Дай мне напиться, — сказал он затем.
Брингер встал с постели и уселся в халате у окна, за которым расстилалась незнакомая ему индийская ночь. Он чувствовал пламенеющую темноту, наполненную живыми, беспорядочно шевелящимися, существами, точно лезвие, царапающее его нервы. Все, что он пережил за время своего прибытия сюда, было огромно, смутно и призрачно.
Но все это не было существенно, важно. Важно было выражение лица того человека, с которым он переезжал бездонное озеро и который говорил о ненависти, как о чем-то освежающем.