Мейси Доббс. Одного поля ягоды

Уинспир Жаклин

Винсент умер, живя в общине для бывших солдат. Изначально у всех ее обитателей были обезображены лица, однако теперь туда принимали людей и с другими ранениями. В мотивах Адама Дженкинса, который, видимо, хотел помочь пострадавшим, не было ничего неприглядного. Организация заботы о постоянных жителях, должно быть, стоила немалых денег, но средства шли в общий фонд, эти люди были независимы и работали на ферме, названной «Укрытие». Мейси подумала, не искали ли эти солдаты, оставляя свой дом, убежища от врага. Потому что для таких людей, пожалуй, врагом теперь была сама жизнь.

Мейси подняла

тяжелую телефонную трубку и стала набирать «БЕЛ-4746», номер живших в Белгравии лорда Джулиана Комптона и его жены, леди Роуэн. Небольшая задержка, потом Мейси услышала три телефонных звонка, затем ответил Картер, старый дворецкий Комптонов. Она тут же взглянула на часики.

— Резиденция Комптонов.

— Здравствуйте, мистер Картер. Как у вас дела?

— Мейси, какая радость. Мы все здоровы, спасибо, только не хотим ухода на покой кухарки, хотя по возрасту ей давно пора.

— А сами вы, мистер Картер?

— Знаешь, Мейси, пока я способен подниматься по этим лестницам, буду продолжать службу. Ее светлость очень хотела поговорить с тобой.

— Да, я знаю. Потому и звоню.

— А, хорошо… не стану спрашивать, Мейси, откуда ты это знаешь.

— Мистер Картер, найти меня не трудно, так ведь? Леди Роуэн — сущий терьер в человеческом облике.

Картер засмеялся и соединил Мейси с леди Роуэн, читавшей в библиотеке последние выпуски газет.

— Мейси, дорогая девочка. Где ты была? Я уж думала, ты куда-то уехала.

— Нет, леди Роуэн. Я была занята.

— Прекрасная новость. Но ты не должна быть у нас редкой гостьей. Уверена, что не хочешь перебраться в комнаты наверху? Знаю, я постоянно об этом спрашиваю, но дом стал теперь очень большим. Никогда таким не казался. Может быть, я уменьшаюсь в росте. Говорят, с возрастом это случается.

— Нет, леди Роуэн, с вами этого не случилось. Приехать к вам на этой неделе?

— Да. Непременно. Приезжай завтра. И я требую, чтобы ты поужинала со мной и осталась на ночь. Я не могу отпустить тебя одну с наступлением темноты и знаю, что ты откажешься от предложения отвезти тебя домой.

— Да, леди Роуэн. Я останусь — но только на одну ночь. У вас все хорошо?

Молчание.

— Леди Роуэн, у вас все хорошо?

— Я хочу поговорить с тобой о Джеймсе. Думаю, ты сможешь дать какой-то совет бедной непонятой матери.

— Леди Роуэн…

— Да, я слегка сгустила краски. Но я беспокоюсь о нем. Он хочет уйти жить на какую-то ферму в Кенте. Мне это кажется очень странным. Даже более чем странным. Мейси, признаюсь, мне страшно за Джеймса. После войны он пребывал в глубоком унынии, а теперь еще это!

— Да-да. Я постараюсь помочь чем только смогу.

— Большое спасибо, дорогая моя. В какое время будешь здесь?

— Что, если в шесть часов?

— Превосходно. Я скажу Картеру. Миссис Кроуфорд будет очень рада тебя видеть.

— До завтра.

— Будь осторожна, Мейси. И помни, я хочу знать все о том, что ты делаешь.

— Я все расскажу, леди Роуэн.

Обе женщины засмеялись, простились и положили телефонные трубки. Не медля ни секунды, Мейси взглянула на часики, полезла в верхний ящик стола, достала тетрадь с надписью «Телефон» на обложке и записала в ней, что разговор с леди Роуэн занял четыре минуты. Вернув на место гроссбух и закрыв ящик стола, Мейси подошла кокну.

Конечно, она окажет леди Роуэн всю помощь, какая в ее силах, потому что находится в

большом долгу перед ней. Мейси знала, как тяжелы были последствия войны для Джеймса, хотя, видимо, все же полегче, чем для таких, как Винсент. Однако женщина сочувствовала его унынию, вызванному и до сих пор мучительной утратой, и ранами. Она сомневалась, считает ли лорд Джулиан единственного сына способным взять на себя семейные деловые интересы, и знала, что леди Роуэн зачастую мирила их. Высокий, белокурый, голубоглазый Джеймс всегда был любимцем матери. Лорд Джулиан не раз говорил ей: «Роуэн, ты портишь мальчика». А теперь некогда озорной, энергичный Джеймс казался опустошенным, ушедшим в себя. Леди Роуэн втайне была довольна, когда Джеймс, летчик-ас, был ранен не в воздухе, а на земле, при взрыве. Она знала, что его раны заживут и что он будет в безопасности дома, в то время как многие ее сверстницы получали сообщения о гибели сыновей на войне.

Мейси отвернулась от окна и пошла к двери. Взяв с вешалки жакет и шляпку, она осмотрела комнату, выключила свет и вышла. Запирая за собой дверь, подумала о том, как странно, что человек, имевший значительное состояние, время и прекрасный дом в сельской местности, стал искать тишины и покоя, способных развеять его мрачное настроение, в жизни на ферме у чужого человека. Спускаясь по лестнице в тусклом свете мигающей газовой лампы, Мейси ощутила прошедший по телу озноб. И поняла, что вызван он не холодом или сыростью, а угрозой — угрозой семье очень дорогой для нее женщины, той, что помогла ей добиться достижений, которые иначе могли остаться несбывшейся мечтой.

ВЕСНА 1910-го — ВЕСНА 1917 ГОДА

Глава восьмая

Родившаяся в 1863 году и выросшая в средние годы правления королевы Виктории, леди Роуэн восхищала отца, четвертого графа Уэстэйвона, и была причиной немалой досады матери, леди Уэстэйвон, говорившей, что ее дочь леди только по фамилии. Леди Роуэн не желала довольствоваться занятиями, подобающими ее положению и воспитанию, поскольку лучше всего чувствовала себя с лошадьми и с братом Эдвином, когда он приезжал домой из школы на каникулы. С раннего возраста она ставила под сомнение слова отца, спорила с матерью, а с приближением зрелости заставила родителей задаться вопросом, удастся ли найти ей подходящего жениха.

Морис Бланш, школьный друг брата леди Роуэн, был на десять лет старше ее. Сперва Роуэн восхищалась Морисом во время выходных, когда Эдвин приезжал домой вместе с ним.

— Его родные во Франции, и я подумал, что ему понравится смена обстановки, — сказал Эдвин, представляя невысокого коренастого юношу, которому как будто было почти нечего сказать.

Но когда Морис говорил, маленькая Роуэн ловила каждое его слово. У нее возбуждал любопытство его смешанный акцент — результат того, что отец Мориса был французом, а мать — шотландкой. Став постарше, леди Роуэн поняла, что Морис чувствует себя непринужденно среди людей любого происхождения и зачастую слегка меняет акцент, подражая оттенкам и ритму речи собеседника. Слушатель это едва улавливал, но тем не менее подавался поближе, охотнее улыбался и, видимо, разделял уверенность в том, к чему никто больше не был причастен. Его влияние на жизнь леди Роуэн постепенно росло. Морис провоцировал и вдохновлял ее и в ответ всегда мог рассчитывать на ее откровенность.