Меж двух океанов
Шрифт:
— Спокойно, инженер, главное — не поддавайся на провокацию!
Откуда здесь чешская речь? Молодой человек с портфелем подает руку и мило улыбается, чтобы поднять настроение.
— Я Томек, атташе по делам культуры чехословацкого посольства во Франции. Мы приехали из Парижа еще утром. Но с судна меня вышвырнули, несмотря на дипломатический паспорт. Я тотчас же позвонил в Quai d’Orsay, и, таким образом, нам удалось остаться.
— А я уж думал, что вы моего письма не получили.
— Глядя на этих парней, мне так хотелось двинуть им по морде, — чертыхается
— Ну и подлецы!
Сразу становится веселей. Ну, а дальше что? На руках девять извещений на заказные письма. Семь из них с родины, там наверняка важные вести. Только ведь почта уже закрыта. Может быть, именно поэтому обыск и длился столько времени! Содержание писем наверняка известно цензорам, но неизвестно адресату. Игра неравная! Но ждать до утра нельзя, идет уже четвертый час суточного срока. А прелюдия была достаточно убедительной, чтобы стало ясно: о задержании говорилось вовсе не ради красного словца.
— Тот, что все время молчал, — агент американского ФБР, мне об этом сказал один моряк.
Так вот оно что! Теперь устанавливается связь между полицейским налетом в Панаме, восьмидневным арестом в Либерии, беседой в американском консульстве в Мехико, транзитными визами — все прозрачно, как хрусталь: провокация чистой воды. Ну ладно, все эго позади, но багаж-то еще на судне. Там непроявленная пленка, архивный материал, который может исчезнуть с той же быстротой, что и дневник в Панаме. Надо говорить с главным управлением компании «Трансатлантик» и попытаться продлить визу. Письма подождут.
— Сколько времени уйдет на путь до Парижа?
— Три с половиной часа. Если поднажать, то доедем за три.
— Хорошо, едем в Париж.
Над Парижем с утра повис осенний дождливый день. Но неприветливость его кончилась сразу же за порогом просторного здания на авеню Шарль Флоке.
— Вот увидишь, все обойдется хорошо, — подбадривают друзья в посольстве.
Но когда секретарь посольства не возвращается из Quai d’Orsay и спустя два часа, это их начинает несколько беспокоить, ч они стараются отвлечь гостя:
— Расскажи нам еще о Мексике. А как было в Гватемале?..
Около полудня распахивается дверь.
— Вот тебе виза на восемь дней. Пришлось изрядно повозиться. Транзитную визу через Западную Германию американцы тебе не дали.
Ничего другого после вчерашнего и не следовало ожидать. Это значит, в Прагу самолетом.
— А как быть с «татрой»? С архивом? С пленкой? Едва все это выйдет за пределы международной зоны, произойдет то же, что и с остальным багажом.
— Я так и знал, что ты об этом спросишь! Ну, теперь бы только все хорошо обошлось с поляками.
— С какими поляками?
— Видишь ли, если бы далее компания «Трансатлантик» разрешила тебе следовать дальше, такие же провокации ждут тебя в Антверпене, в Бремене и в Гамбурге. На этой неделе из Гавра в Гдыню отплывает норвежское судно «Вильгельм Торкильдсен». Наняли его поляки, они везут закупленные во Франции автобусы «чауссон», которые
Поляки очень доброжелательны, только они должны послать телеграмму в Варшаву.
— Нам нужно согласие главной конторы, но это всего лишь формальность. Можете совершенно точно рассчитывать, что «Торкильдсен» отплывает послезавтра утром.
Кто бы мог еще позавчера подумать, что пребывание на европейском континенте окончится так быстро! Вместо двух дней пути через Германию начинается путешествие вокруг Европы. Ну и пусть! Забудь на полдня все свои заботы, посмотри Париж, на который опускается золотистая осень. На набережной Сены листья падают прямо на открытые прилавки букинистов, опускаются на сказочные старые карты, раскрашенные от руки, на первые издания романов Бальзака. С любовью берут их в руки собиратели старины, осторожно перелистывают и кладут обратно, переходя к другим книгам. Голуби садятся на карнизы и ажурные фиалы Собора Парижской богоматери, мосты отражаются в зеркале торжественно тихой реки, прохожие подставляют лица нежным утренним лучам воскресного солнышка. Сегодня они никуда не спешат, мир и покой светятся в их глазах. Сказочный Париж! Жаль только, что по нему ходят и такие уроды, что пляшут под дудку молчаливых люден со значком за отворотом пиджака.
Во второй половине дня в Гавр отправляется машина.
У наших позавчерашних знакомых в форме сюрте вытянулись, лица. когда они взяли паспорт в руки.
— Что это значит? Четырнадцать часов назад вы должны были покинуть территорию Франции! Как в вашем паспорте оказалась эта виза?
— Об этом спросите в вашем министерстве иностранных дел…
К вечеру «татра» и багаж перекочевали из международной зоны порта на борт «Вильгельма Торкильдсена». Полиция при этом ассистировала.
На рассвете норвежцы снялись с якоря.
Ну и симпатичные же люди эти норвежцы! Кажется, север должен был бы наложить на них отпечаток суровости и неприветливости. А тут прямая противоположность! Дружные, веселые, готовые поделиться с тобою последним куском хлеба. Вместо красного вина, которое подавалось на «Ибервиле» в полдень и вечером, они после обеда и ужина пьют молоко. Это как-то не вяжется с представлением о моряках, но это действительно так! А любопытны, как дети, слушают, раскрыв рты
— Вы говорите, что это преследование. Мы узнали американцев с другой стороны. Вам ведь известно, что до войны наш торговый флот был одним из самых больших в мире. Правда, изрядную часть его потопили немцы, но и сейчас мы далеко не из последних. А теперь американцы выдумали на нашу голову план Маршалла. Они подарили — понимаете, подарили! — нам всякий хлам, который им не удается продать, разрешили нам за это как следует заплатить и возят его нам на собственных судах. Мы за это дорого расплачиваемся долларами, а сами ходим порожняком. И норвежские моряки остались безработными. Вот это и есть американская помощь!