Меж двух океанов
Шрифт:
— Griiss Gott! — кричат они лоцману и становятся по команде «смирно».
Стая диких уток пролетела высоко над «Торкильдсеном» и скрылась в камышах.
Гдыня. Белые линии польского океанского великана «Ба-тория» смотрятся в голубое зеркало. Порт сверкает новизной и порядком. Совсем не то, что в разбитом Гавре. Здесь видно упорное стремление быстро создать жизненно необходимый нерв, от которого зависит связь Польши с внешним миром. А таможенники! Вместо «зеленого антона» — дружеские
— Таможенный досмотр? Ну что вы! Да ведь вы уже дома, через Польшу только проедете, какой же тут досмотр! Давайте сюда ваш ручной багаж!
Через минуту на всех шести ручных вещах, неделю назад обвешанных французскими пломбами, появились наклейки: «Odprawa celna dokonana» — таможенный досмотр произведен. Затем печать в паспорт, и… на палубе стоит чехословацкий генеральный консул, приехавший из Щецина, чтобы подать руку и сказать: «Приветствую вас с возвращением домой!»
— А вот почта, пришедшая на ваше имя в консульство. Вас просили вечером позвонить в Прагу по номеру 3-21-51, товарищ Гумловой. Жилье вам обеспечено в Сопоте, это всего несколько километров за Гдыней. После полудня мы зайдем в «Спедрапид», местный филиал нашего «Метранса».
У стойки портье в сопотской гостинице стоит небольшая группа людей. Один из них вдруг оборачивается и подбегает к генеральному консулу, который перед этим читал газету в соседнем коридоре.
— Послушай, там какой-то трепач приехал, не то из Щецина, не то из Копенгагена, и чего-то там болтает о Мексике. Последнее место жительства, говорит, Мехико!
Все весело смеются.
— Инженер, подите-ка сюда на минутку. Знакомьтесь: это товарищ Новы, директор «Спедрапида» Так что нам даже не нужно к нему заходить. Он не хочет верить, что вы приехали из Мехико.
— Это смотря с какого конца начать. Из Мехико, а также из Буэнос-Айреса, Кейптауна, Касабланки, Праги. Чтобы завершить круг, мне нужно, чтобы «татра» оказалась как можно быстрей в Богумине. Пока что она еще на палубе.
— Боже, так это вы? В таком случае не сердитесь на меня. Мне и в голову бы не пришло, что вы будете возвращаться через Гдыню. После обеда мы сразу же примемся за дело, и все пойдет как по маслу!
На варшавской переговорной не проходит минуты, и… вот она, Прага! Мгновенья напряженного ожидания, пока соединяют с пражским радио. Вероятно, оттуда захотят взять интервью, но это преждевременно. Пока мы все трое не соберемся вместе, мы должны сохранить перед общественностью еще нераскрытое инкогнито Иржи.
— Здравствуй, Мирек, приветствуем тебя в Европе, погоди минутку, я позову Иржи, он вместе с Карелом Пехом и Яромиром Спалом записывает передачу. Как ты доехал? Когда? Ладно, об этом расскажешь нам потом, минутку… Приветствую тебя, Мирек, спасибо за письмо из Гавра, вчера пришло, главное, что ты уже в Польше. Когда, самое раннее, ты сможешь быть на границе?
— «Татру» выгрузят с судна только сегодня ночью, завтра я отправляю ее по железной дороге, но сперва мы должны закрыть доской правое окно, здесь льет дождь и начинается снег. Я приеду послезавтра в Богумин. Будь добр, договорись с Копрживницами, чтобы нам сменили летнее масло и застеклили окно, ехать с доской по Праге не очень красиво!
— Хорошо, до свидания, послезавтра утром дома!
Осенний пейзаж, местами припорошенный первым снегом, проносится вдоль полотна. Березовые рощицы, пастушок со стаей гусей, пахарь, поднимающий темную пашню… и тут же снова густой хвойный лес, так пахнущий приближающимися родными местами. И железнодорожные вагоны с надписью 4СД, стоящие чуть ли не на каждой станции между Бытдгощем и Катовицами, верный признак того, что до дома и в самом деле рукой подать.
8.21. Петровиче. Комок вдруг подкатывает к горлу, глаза становятся влажными, губы не в состоянии произнести ни слова. Легкий утренний ветерок чуть шевелит трехцветный флаг, несколько таких же флажков украшают окна маленькой пограничной станции, на которой только что остановился международный скорый.
— Добрый день, проверка паспортов, будьте любезны…
Проходит некоторое время, прежде чем приходишь в себя
и на том же языке отвечаешь человеку в военной форме, который не понимает, как прекрасно прозвучало его обычное приветствие.
— Можно мне сделать хотя бы несколько шагов по перрону? Или мне лучше подождать, пока вы проверите весь поезд?
Пограничник быстро взглянул в паспорт, на лицо, снова на Фотографию.
— Вы ли это? А как же вы здесь? Один? Без «татры»? Бегите, пожалуйста, попробуйте ногами чехословацкую землю. я должен об этом сообщить товарищам на станции…
Через десять минут поезд трогается, весь персонал станции стоит на перроне и салютует. Слезы скрывают от тебя, что Петровиче уже исчезли из виду, а мимо проносится Чехословакия.
Часом позже последовал Богумин. Встреча еще более сердечная, тихая, такая, какая бывает только с родителями и близкими друзьями. У мамы в волосах появилась седина, годы добавили морщин отцу.
— Ну как твоя рука. Юрко, ты уже без повязки? Теперь нам еще остается подождать третьего из нашей компании, «татру». Четыре года назад ты небось и не думал о том, что возвращаться будем каждый отдельно…
Вагон с «татрой» к вечеру не прибыл. Не прибыл он и на следующий день. Звонят телефоны между Богумином и Гдыней, между Копрживницами и Быдгощем. Из Быдгоща поезд вышел, в среду ночью он должен быть на границе. Вагон направлен в Врбицу.
Мы ходим от состава к составу, от вагона к вагону.
— Вон она, Мирек, смотри!
«Татра» вся засыпана снегом, только гребень «плавника»' на заднем капоте торчит из-под пышного горностаевого покрывала.
— Когда ты ее видел в последний раз, ее палило мексиканское солнце!
В конторе станции один за другим звонят телефоны…
В полдень «татра» уже въезжает на завод, где родилась, — без почестей, без пышных слов, скромно. Ей вставят новое стекло и зальют более жидкое масло. Мексиканское загустело, как колесная мазь.