Меж трех времен
Шрифт:
Она шагнула ближе, испытующе вглядываясь в мое лицо:
– Это правда, Сай?
– Более-менее. Во всяком случае, очень близко к правде.
Она посмотрела на меня снизу вверх, а затем сделала то, что порой делает любая женщина, - положила ладони мне на плечи, прижав локти к моей груди. Такое движение как-то странно действует на мужские руки: невозможно удержать их опущенными вдоль тела. Так что это случилось не по моей воле, отнюдь не по моей! Она оказалась так близко, я вдыхал запах ее духов, и она была так хороша, что мои руки сами по себе вскинулись, сжали ее в объятиях, и не успел я опомниться, как уже крепко целовал ее, прижимая к себе. Затем человечек в моей голове бросился к пульту, налег изо всей силы на рычаги, и я... Господи, как же я не хотел этого делать, и сознавал,
– Простите, ради Бога. Я не хотел... не намеревался...
Джотта с улыбкой кивнула:
– Знаю. Зато я хотела. Все это моя вина. Вы хороший и верный муж, правда? Ну хорошо, Сай, присядьте; я не стану вешаться вам на шею.
Я не мог с воплем выбежать из номера, а потому подошел к креслу у окна и сел.
– Что верно, то верно - это ваша вина. Вы слишком привлекательны. Даже больше чем слишком.
– Не думаю, что вам бы хотелось медленно снять с меня одежды...
– Эй! Заткнитесь, ладно? Заткнитесь, и все.
– Разумеется, я бы не сопротивлялась! Я бы расстегнула...
– Ну так валяйте.
– Ладно. Но это... нехорошо.
Я не кивнул, но и не покачал головой, потому что она была права: это было бы нехорошо. Но почему же, черт возьми, должно быть именно так? Почему нельзя просто отрешиться от всего остального? Как будто на маленьком необитаемом острове. «Довольно, - сказал я себе, - довольно!» - и встал.
– Господи, вы только посмотрите, который час!
– Хорошо, я отпущу вас.
– Джотта подошла к двери и, коснувшись дверной ручки, обернулась ко мне.
– Но... знаете, Сай, почему я оказалась здесь, в Нью-Йорке? Я проматываю небольшое наследство, только и всего. Трачу деньги и развлекаюсь понемногу. Так почему бы мне не помочь вам? Времени у меня достаточно, и я наверняка могла бы в чем-то вам пригодиться.
– Конечно, - сказал я, - само собой, отлично.
Она распахнула дверь, я сделал вид, что пытаюсь бочком, с испуганным видом проскочить мимо нее, она сделала вид, что бросается на меня - и мы дружно улыбнулись. А затем я отправился в свой номер, всего тремя дверями дальше, и все еще улыбался: все-таки Джотта была очень славной девушкой.
20
Мне нужно было убить вечер, но он не хотел умирать и отбивался изо всех сил. Какое-то время казалось, что он победит и девять часов так никогда и не наступит. С охапкой газет я лежал на кровати, сбросив ботинки и подоткнув подушки под спину. Однако и «Уорлд», и «Экспресс», и «Трибюн», и «Пост» напоминали мне те незнакомые газеты, которые покупают на отдыхе; смешные газеты с непривычным шрифтом и заголовками новостей о людях и событиях, которые ни в коей мере тебя не касаются. Даже комиксы в них были какие-то странные: «Простак Макчокнутт», «Леди Щедрость», «Дедуля-хитрец», «Запойный Браун», «Мулатка Мод». И в них совершенно точно не было ничего смешного.
Я пролистал свежий номер «Вэрайети», все еще разыскивая Тесси и Теда, но так и не нашел. Просмотрел «Артисте Форум», отдел писем от читателей - тоже ничего. Одно письмо меня позабавило: «Кливленд, Огайо. Редактору «Вэрайети». Я прошу расследовать истинность сообщения из Кливленда. На этой неделе я выступаю в «Гранде» и хотел бы сообщить вам, что на самом деле отмечен в афише как самый смешной комик. Нижеследующие подписи актеров, выступающих с номерами в том же представлении, подтверждают этот факт. Сэм Моррис».
Ниже «Вэрайети» добавляла: «Подписи, на которые ссылается автор письма, таковы: Фрэнк Рутледж, Дж.К.Брэдшоу, Грейс Бэйнбридж, Четыре Юнца, Дон Фабио, Миллер и Мэк, Онри Орторп с труппой и У.Г.Роркоф, импресарио».
Номер «Вэрайети» за прошлую неделю лежал на батарее; я дотянулся до него и, сидя на краешке кровати, отыскал страницы с обзорами выступлений за пределами Нью-Йорка. Это были набранные убористым мелким шрифтом колонки - обзоры афиш варьете по всем Соединенным Штатам, город за городом, театр за театром, сжатые, микроскопические обзоры - мне подумалось, что пишут их местные жители, сообразуясь с объемом, который оплачивает «Вэрайети» - а она, скорее всего, платила негусто. Я отыскал Кливленд, штат Огайо, затем, посреди длинной колонки: «театр «Гранд» (Дж.Г.Мичел - управляющий; кассир, U.B.O.: репетиции по понедельникам в 10 ч.) - Дон Фабио, хороший «человек-змея»; Миллер и Мэк, превосходное пение и танцы; Фрэнк Рутледж и компания, в главной роли Грейс Бэйнбридж, скетч «Наша жена» - весьма недурно; Онри Орторп и компания, эффектные танцоры;
Сэм Моррис, монологи в немецком стиле - неудовлетворительно; Четыре Юнца, неплохие велосипедисты».
И я снова уселся на кровати, воображая себе, как Сэм Моррис сбегает вниз, в вестибюль отеля, чтобы купить вот этот номер «Вэрайети», как только в киоск привезут свежие газеты. Возможно, он отошел с газетой в укромный уголок вестибюля, отыскал набранные мелким шрифтом убористые колонки, отыскал Кливленд, театр «Гранд», поднес газету поближе к глазам, нашел свое имя и стоящее рядом с ним тошнотворное словцо «неудовлетворительно». Нетрудно представить себе, какие чувства отразились на его лице: боль, гнев, быть может, испуг. Затем он бросился к конторке, стоявшей там же, в вестибюле, написал вот это письмо, краткое и полное достоинства, помчался с ним в «Гранд» и обошел кулисы, подходя ко всем, кто был упомянут на афише («Само собой, Сэм, я с радостью подпишу. Нечего этому деревенскому бумагомараке над тобой измываться!»). Наконец, желая доказать, что он действительно самый смешной комик в афише этого представления, Сэм Моррис добывает для своего протеста даже подпись импресарио. Что за тяжкая жизнь... бедные Тесси и Тед.
Все еще не было десяти, время застыло, подтверждая правоту Эйнштейна. Мне пришло в голову, что я мог бы пробежаться по коридору, постучать в номер Джотты и сказать: «Привет! Я как раз гадал, чем вы можете быть заняты», - но Джулия не хотела, чтобы я так поступал. И Вилли не хотел. Пират, вероятно, мог бы одобрить мое поведение, но у Пирата сомнительные нравственные принципы, так что я остался лежать и размышлять об Англии.
Подождав еще немного, я подошел к окнам и выглянул наружу. Небо было достойно того, чтоб им полюбоваться: чистая и ясная великолепная синева, понемногу темнея, разливалась над парком, а западнее, над Гудзоном, мерцал последний отсвет дня, все еще не желавшего сдаваться. Тут из-за угла Пятой авеню Донесся пронзительный голос автомобильного рожка, и наступил l'heure bleu, полный обещаний; я открыл окно, чтобы высунуться наружу, в новорожденный вечер, и почувствовал себя счастливым.
Наконец-то десять часов! Я спустился в вестибюль, без шляпы и пальто - вечер прохладный, ну да ничего не поделаешь. Я вприпрыжку сбежал по ступенькам на тротуар, словно на мгновение опять стал девятнадцатилетним, и взял красное такси - до Мэдисон-сквера.
Бродвей и Пятая авеню: пересекаются ниже Мэдисон-сквера, гигантской буквой Х накладываясь на Двадцать третью улицу. Таким образом, Бродвей вдруг оказывается восточнее Пятой авеню. В треугольнике, образованном этими улицами, как раз и стоит то самое необычное здание, «Флэтирон-билдинг», построенное с таким расчетом, чтобы соответствовать формой именно этому месту. Окрестности «Флэтирон-билдинг», днем неизменно шумные, в этот час - было двадцать пять минут одиннадцатого - наслаждались почти полной тишиной. Направляясь по Пятой авеню прямо к западной стене здания, я слышал эхо собственных шагов. Обогнув узкий угол - «нос» - «Флэтирон-билдинг», я увидел тянувшийся на север ночной Бродвей отелей и театров, озаренный далекими огнями Большого Белого Пути. Однако когда я прошел на юг вдоль бродвейской стены здания, моему взору предстал иной, обыденный Бродвей, с его темными витринами и опустевшими конторами.
Ничего не скажешь, хорошее место для встречи, но я уже достаточно порыскал здесь и вряд ли высмотрю что-нибудь новое. А потому я обошел широкую тыльную сторону здания и двинулся на север к сужавшейся стороне, однако на сей раз, дойдя до магазинчика на первом этаже, втиснутого в закругленный «нос» «Флэтирон-билдинг», я продолжал идти - через Бродвей, к темной зелени Мэдисон-сквера. Там я присел на скамейку, не сводя глаз с неразрешимой задачи, которую воплощало в себе здание «Флэтирон-билдинг».