Между "А" и "Б"
Шрифт:
Вчера Павел Захарович раздавал контрольные работы. Он брал тетрадки и говорил, у кого какие отметки. И вот у него в руках моя тетрадь.
— Особо я хочу отметить работу Валерия Коробухина. Очень хорошая работа. Я ее могу поставить рядом с работой Александрова — тот же блеск, та же математическая строгость и чутье. Только у тебя, Коробухин, ошибок грамматических много. Но на первый раз ставлю тебе "отлично". Молодец.
Павел Захарович улыбнулся и погладил подбородок. Это значило, что у него
— И вы, ребята, молодцы, что помогаете товарищу.
Я скромно опустил глаза. Все-таки приятно, когда тебя хвалит такой старый и строгий учитель, как Павел Захарович. А он все не унимался.
— Я хочу вам показать, как остроумно Коробухин нашел разницу в скорости поезда и пешехода.
И Павел Захарович начал на доске показывать, как я все это решал. Он постукивал мелком, и лицо у него было таким сияющим, словно я по крайней мере открыл закон всемирного тяготения.
— Павел Захарович! — вскочил Ленька. — А почему он решал про поезд, когда ему надо было решать про бассейн?
— Про бассейн? — Павел Захарович нахмурился.
— Да, — продолжал Ленька. — Он же сидел рядом со мной на контрольной. Вы его сами пересадили.
Учитель положил мел, медленно вытер руки о тряпку.
— Теперь я все понимаю. Зачем ты это сделал, Коробухин? — сказал он, поморщившись. — Ставлю тебе двойку.
— Мне просто понравилась задача про поезд, — воскликнул я. — Мне надоели задачи про бассейн.
Павел Захарович ссутулился и вышел в коридор.
Я показал Леньке кулак.
— Ябеда, получишь.
Ленька покраснел.
— Но это остроумное решение придумал я, а не ты.
— А может, и я тоже? — ехидно спросил я.
— Я тебе не верю, — сказал Ленька. — Воровать чужое остроумное решение нельзя, это не списывание, а плагиат называется.
Я бросился на Леньку с кулаками. Но тут дверь отворилась и Павел Захарович тихо сказал:
— Продолжим урок.
РУКОПОЖАТИЕ ПОД ФОНАРЕМ
Сегодня мне очень одиноко и грустно. Никогда мне не было так одиноко и грустно.
Ира побежала с сестрой в оперный театр. К нам в город приехал известный тенор — толстый, с длинными бакенбардами, какие носили в XIX веке. Ирина сестра сказала:
— В нашем институте все от него без ума. Это же настоящее бельканто.
Ирина сестра с гигантским трудом достала билеты, и они ушли в театр.
Я выхожу на ту самую улицу, где живут Горох и его компания. Я вспоминаю, как мы вместе заставили "великолепную семерку" потрудиться на благо пешеходов, но мне все равно не становится веселее.
Семка и Генка сейчас на занятиях физического кружка. Из нашего класса Степан Александрович только их позвал: пусть сидят, ума-разума набираются.
В кружке занимаются старшеклассники. Но Степан Александрович говорит, что из Семки и Генки будет толк. Побольше бы таких ребят в школе, говорит еще Степан Александрович, а не разных там лоботрясов. И после этих слов он выразительно смотрит на меня.
Ну и ладно, думаю я. Я же не виноват, что у меня нет призвания, что меня не тянет к физике, как Семку и Генку.
Ира мечтает стать химиком, как и ее сестра, маленькая, но важная, в очках. А меня ни к чему не тянет. Сегодня мне нравится физика, завтра алгебра, послезавтра география. Но надолго меня ничто не привязывает.
Я повернул на углу и пошел назад по той же улице. Прислонившись к фонарю, меня ждал Горох. Он засунул руки в карманы, губы оттопыривала улыбочка.
— Что ты бродишь всю ночь одиноко? — засмеялся Горох. — Что ты девушкам спать не даешь?
Я огляделся по сторонам.
— Не трусь, — захохотал Горох.
— Я не трушу, — спокойно ответил я.
— Давай поговорим, — предложил Горох. — Ловко вы тогда с этими ракетами подстроили. Мы здорово сдрейфили.
У меня в голове все время вертелась мысль: чего он от меня хочет? Мы никогда с ним не дружили и, наверное, не будем дружить. Горох был на два года старше меня, учился в восьмом классе. Конечно, он и его ребята нам с Семкой по-настоящему помогли. Если б не они, Марат со своими дружками основательно намял бы нам бока. Но какой Горох человек, я так и не знал. Мне казалось, что в любую минуту он может опять стать нашим врагом.
— Я из окна тебя заметил, — улыбался Горох. — Смотрю, человек ходит один, скучает, дай, думаю, развеселю его.
Я молчал. Я смотрел на него и молчал. Он тоже затих.
— Валерка, — вдруг сказал он, — ты видел когда-нибудь ледоход?
— Видел, — нехотя ответил я. — В кино.
— В кино я и слона видел, — презрительно фыркнул Горох. — А настоящий ледоход, когда льдины одна на другую лезут и такой шум и треск стоит…
— Нет, не видел, — сказал я.
Горох меня сегодня удивлял. Я никогда не думал, что он может восторженно о чем-нибудь говорить.
— Так поехали посмотрим. Завтра утром, — наседал на меня Горох.
— Мне же в школу, — нерешительно протянул я.
— Один день и пропустить можно, — не отставал Горох. — Ну? Ну, решайся.
Я покачал головой.
— Нет, не могу. Пока.
— Не думал, что ты такой маменькин сыночек, — крикнул мне вдогонку Горох.
— Ладно, поговори, — не оборачиваясь, проворчал я.
Ночью мне снилось, как плыли по реке льдины, как они лезли одна на другую, и такой шум и треск раздавался, что я проснулся. За окном надрывался бульдозер. Он разравнивал площадку — напротив нас собирались строить новый дом.