Между двух миров
Шрифт:
Двадцать тысяч акций из числа «наиболее надежных» по 400 долларов штука — это составляет восемь миллионов долларов — крупная сделка для любой биржи. Тут продавали и покупали уже не чистильщики сапог, не рассыльные, не горничные, не жены фермеров, пустившиеся в спекуляцию. Это могли быть только крупные банки, старавшиеся спасти свое положение, профессиональные спекулянты, испуганные ходом дел, кредитно-комиссионные тресты, число которых доходило до пятисот, в последнее время они росли как грибы и заверяли публику, что их функции — «стабилизировать биржу» и охранять интересы вкладчиков, помещая их деньги в самые верные бумаги; теперь они продавали почем зря — это была настоящая паника.
«Специалист» по Американской стали не имел никакого — выбора.
На транслюксе различные акции обозначались условными буквами: А — Американская сталь, Р — Радио, Дж. М. — Дженерал Моторс, ВХ — Вестингауз и т. д. Цифры показывали, что акции Радио за первый же час упали на одну шестую своей стоимости; Дженерал Электрик, стоявшие еще недавно свыше 400, упали ниже 300.
Дядя Джозеф закричал над ухом Ланни: — В жизни не видал ничего подобного! — Ланни крикнул в свою очередь: — Что же будет? — Представить себе не могу, — был ответ.
Ирма говорила, что ему скоро надоест слушать однообразные выкрики маклеров; так оно и случилось. Картина была все та же, только шум стал громче и возросло смятение. Не было никакой возможности установить, какие же цены преобладают. Ланни вспомнил: а как дела Робби? Он крикнул дяде Джозефу: — Давайте выйдем отсюда. — И они вышли на улицу, где их тотчас же окружила толпа, требовавшая новостей. Они удовлетворили ее любопытство насколько могли и стали пробираться дальше.
— Это самая страшная паника в истории Уоллстрит, — сказал Джозеф Барнс, — во всяком случае, самая неожиданная.
— Мне необходимо позвонить отцу, — сказал молодой человек. — Зайдем в контору.
Улица была так переполнена людьми, что даже по мостовой удавалось пробираться с трудом. Ланни, будучи более энергичным, сказал: — Извините меня, я побегу. — Другие бежали и толкались, не извиняясь. Он прибежал в контору запыхавшись, там все накинулись на него: — Что на бирже? — Все были страшно взволнованы, независимо от того, «всадили» они свои деньги или нет.
Ланни позвонил отцу, но ему ответили — занято. И у всех занято, сказал мистер Кидл. Ни по одному телефону нельзя связаться с Уолл-стрит и ни с одной маклерской конторой по всем Соединенным Штатам.
Не так трудно было представить себе, что происходит: Уолл-стрит создала самую совершенную в мире машину для покупки американцами ценных бумаг, а теперь американцы пытаются использовать эту машину с обратной целью — для продажи бумаг или, по крайней мере, стараются продавать. Первые курсы уже появились на лентах телетайпов и на экранах транслюксов. Их передавали по радио. 300 миллионов акций были предметом сделок на разницу, и у большинства покупателей в одну и ту же минуту возникло одно и то же побуждение: схватить телефонную трубку или броситься на телеграф и отдать приказ: «Продавать по курсу».
Вбежал задыхаясь дядя Джозеф. Он только что узнал от одного приятеля, что акции Телефонных стоят ниже 270, а Робби Бэдд так гордился на днях, что приобрел их по 287 1/2 ! Ланни снова попробовал позвонить ему, но станция ответила, что все провода на Ньюкасл заняты. Он решил, что ждать нечего, а нужно действовать. Отец может разориться в несколько минут. Маклеры требовали все новых и новых покрытий по сделкам на разницу, и если вы не могли выложить деньги тут же, они продавали ваши бумаги. В такие минуты вас не могли спасти ни влияние, ни дружба: кому-нибудь предстояло обанкротиться — или вам или маклеру. А ни один маклер не хотел обанкротиться.
Ланни составил телефонограмму отцу: «Имею триста тысяч долларов в банке. Заверю чек и передам в контору твоего маклера в «Ритци-Вальдорф» и велю им известить твою контору в Ньюкасле. Воспользуйся моими акциями, которые у тебя. Заложи или продай, если нужно». Дядя Джозеф обещал передать телефонограмму, как только линия освободится.
Ланни ринулся в метро. Он был рад воспользоваться хотя бы этим плебейским пятицентовым транспортом. Деньги, которые он предложил отцу, представляли собой выручку от продажи картин за вычетом комиссионных Золтану. Собственно говоря, Ланни имел право только на одну треть. Но распоряжался ими он, и он решил, что будет сперва действовать, а потом уже разбираться в правах.
Когда поезд метро остановился у Центральной станции, он выскочил, помчался наверх и прыгнул в такси. Подъехав к банку, он сунул шоферу доллар и, бросив на-ходу: — Подождите, — вбежал в банк, выписал чек на имя маклера и попросил акцептовать его.
— Ну и дела, мистер Бэдд, — сочувственно вздохнул служащий, а Ланни, живший в Нью-Йорке уже три недели, отозвался: — Не говорите! — и исчез.
Он велел шоферу ехать в «Ритци-Вальдорф», дал ему еще один доллар и ворвался в маклерскую контору. Она была битком набита людьми. Будь он акробатом, он мог бы свободно добраться до цели по чужим плечам и головам. Люди кричали, с ужасом повторяя цифры: курсы упали в среднем на двадцать пунктов, а некоторые бумаги — на тридцать и сорок. Радио упало на треть своей стоимости. Ланни сообразил, что в контору должен быть еще один вход. Он знал устройство таких помещений. Действительно, он нашел дверь и стал стучать в нее ногами и кулаками до тех пор, пока ее не приоткрыли, тогда он всунул в щель ногу и помахал своим чеком — это был тоже клочок бумаги, но доброкачественный. Он спросил, где управляющий, и вошел к нему, не ожидая разрешения. Управляющего было очень легко узнать, так как он сидел за столом перед пятью телефонными аппаратами и пытался говорить по всем сразу.
Ланни сунул чек ему под нос и сказал — Я сын Роберта Бэдда, эти деньги — на пополнение его счета. Я вас прошу только об одном: известите ваше отделение в Ньюкасле, что деньги внесены.
— Постараюсь, мистер Бэдд, — отозвался управляющий, обливаясь потом.
— Этого недостаточно, — заявил Ланни. — Вы должны не постараться, а сделать.
— Я слушаю, — ответил управляющий кому-то в трубку. Он пододвинул Ланни аппарат, по которому случайно никто не звонил. Ланни взял трубку и стал вызывать Ньюкасл. По крайней мере полчаса приставал он к телефонистке, и за это время имел случай ознакомиться с тем, как работает управляющий отделением маклерской конторы; работа сводилась к повторению таких фраз: «Очень сожалею, но нам пришлось продать» или «Очень сожалею, но нам придется продать, если вы не пополните покрытие до полудня».
А телефонистка продолжала твердить: — Все провода заняты, сэр. — Видно, ей было запрещено произносить иные слова, кроме этой формулы, как бы вы ни сходили с ума и как бы вы ни кричали. Пусть паника отразилась и на Телефонных акциях, это не должно было нарушать работу телефона.
Наконец она сказала: — Я соединю вас с контролером. — И Ланни набросился на контролера, который обещал постараться. Наконец ему удалось дозвониться до маклерской конторы в Ньюкасле. Он вызвал к телефону управляющего и объяснил ему свое дело, мысленно задавая себе вопрос, говорит ли и тот по пяти телефонам сразу. Он соединил обоих управляющих и услышал, как нью-йоркский подтвердил, что да, действительно, у него есть триста тысяч долларов на счету Роберта Бэдда. И все. Ланни ничего не узнал о положении дел отца. — Надеюсь, все в порядке, — сказал нью-йоркский управляющий и закричал опять в трубку: — Очень сожалею, миссис Арчибальд, но вам придется в течение ближайшего получаса внести покрытие в размере двадцати процентов и быть готовой внести еще двадцать, если курс будет падать дальше. Возможно, что мы потребуем семьдесят пять процентов стоимости перед закрытием биржи; такого трудного положения еще никогда не было, и мы не можем допускать никаких исключений.