Между «ежами» и «лисами». Заметки об историках
Шрифт:
Н.А. Сидорова умерла в 1961 году в возрасте пятидесяти лет.
Ах, как обидно, что Гуревич отклонил первое ее предложение – ведь Неусыхин, как выяснилось, и на московскую защиту все равно не смог прийти, ограничившись письменным отзывом. С таким же успехом он мог бы отправить его и в Ленинград полутора годами раньше.
И тогда бы…
Тогда бы Гуревич стал доктором уже в 1960-м, Сидорова успела бы взять его в сектор, он бы создавал свои теории уже под эгидой Академии наук, и в грядущих баталиях его позиции оказались бы куда сильнее.
Вот она – пресловутая точка бифуркации…
Формула «история не терпит сослагательного наклонения» уже давно изжила себя, во всяком случае – применительно к истории науки. И любопытно когда-нибудь задуматься над тем, что могло бы произойти, если бы Н.А. Сидорова не ушла из жизни так рано. Ведь в конце 1950-х годов труды Жака Ле Гоффа вызывали у нее неподдельный интерес 116 .
116
Сидорова Н.А. XI Международный конгресс историков и вопросы медиевистики // Средние века. Вып. 20. 1960. С. 260. И еще одно эпатировавшее коллег наблюдение: основной тезис книги Жака Ле Гоффа «Интеллектуалы Средневековья» (1957) и одиозной монографии Сидоровой (1953) оказывается тем же самым: Абеляр рассматривается как детище ранней городской культуры, противопоставляемой средневековому окружению.
117
Вот этот абзац, наверное, и вызвал главную бурю. Не надо мне было его писать. Но что теперь поделаешь, не снимать же его. Альтернативная история вещь столь же заманчивая, сколь и опасная.
Но – точка бифуркации была пройдена, и случилось то, что случилось, – защита состоялась в Москве уже после смерти Н.А. Сидоровой. Тогда, весной 1962 года, положительный отзыв прислал из Томска А.И. Данилов – еще один антигерой «Истории историка». Верному ученику А.И. Неусыхина, Данилову, виртуозно громившему методологию буржуазных историков и следившему за новейшей литературой, уже тогда были достаточно ясны угрозы концепции диссертанта для классической схемы феодализации. Однако отзыв из Томска он прислал положительный – сказывалась корпоративная солидарность и все тот же «гамбургский счет». Впрочем, сам Данилов на защиту не смог приехать. Не пришел и заболевший Неусыхин, представивший письменный отзыв на 44 страницах 118 .
118
Физическое отсутствие сразу двух оппонентов ставило защиту под угрозу. Коллеги в последний момент попросили стать оппонентом З.В. Удальцову. «Без меня меня женили», – иронизирует Арон Яковлевич. Но и у Удальцовой было много предлогов для отказа: она, как византинист, была далека от этой проблемы, да и докторские диссертации не принято читать за столь короткий срок. Но отказаться она не могла, того требовала корпоративная этика.
Диссертация была защищена, однако кататься в Калинин пришлось еще четыре года. Тем не менее об этом периоде А.Я. Гуревич вспоминает с теплотой – для молодого доктора, полного идей, напавшего на золотую жилу неисчерпаемых источников, все было впереди.
Ему удалось «разговорить» саги. Еще в XIX веке историки с энтузиазмом стремились найти в них сведения о политических событиях, но затем «критическое направление» первой половины ХХ века высмеяло эти попытки, подчеркнув литературную природу саг. Арон Яковлевичтакже начал с их прямого социально-политического прочтения, рассмотрев сагу о Харальде Прекрасноволосом как отражение социальных процессов («отнятие одаля»), но встретил критику со стороны «саговедов». В полемике родилось понимание того, что сагам надо задавать иные вопросы – о системе ценностей, о добродетелях и злодействе, об отношениях между своими и чужими – и тогда они скажут многое о социальной реальности своего времени. Сагам вновь возвращался статус исторического источника.
Ему удавалось «разговорить» и археологические данные. Вот лишь один пример. Многочисленные клады, которые скандинавские археологи фиксировали в самых неожиданных местах, никак не свидетельствовали о развитии товарно-денежных отношений в эпоху викингов. Это была не «тезаврация на черный день», когда горшок с монетами зарывался во дворе, но – весточка из мира ценностей викингов, считавших награбленное серебро материализацией своей удачи. Спрятать клад надо было так, чтобы его никто никогда не нашел, положив тем самым конец и счастью, и самой жизни воина 119 . Данные археологии подкреплялись этнографией – и скандинавское общество открывалось в непривычном для историка-марксиста ракурсе. За нравами и обычаями скандинавов проступали структуры, описанные Марселем Мосом и иными антропологами, а сам Арон Яковлевич, не пользуясь этим термином, шел к понятию «тотального социального феномена»
119
Справедливости
В руки Арона Яковлевича попадает новая книга Жака Ле Гоффа «Цивилизация средневекового Запада», где не только агрикультуре, но и системе ценностей, картине мира средневекового человека придавался структурообразующий характер. Иногда приходится слышать, что Гуревич, мол, все списал у Ле Гоффа и выдал нашей публике за свои открытия. По моим наблюдениям, так говорят патологически бездарные люди. Арон Яковлевич не мог ничего ни у кого списать: он был «практикующим историком», которому сначала надо было так погрузиться в материал, чтобы чувствовать его кончиками пальцев, затем он начинал строить гипотезы и искать себе для этого союзников, сталкивавшихся со схожими проблемами.
Кстати, А.Я. Гуревич часто иронизировал по поводу своих изначальных занятий историей крестьянства – «историей навоза». Но только так вырабатывалась его уникальная исследовательская интуиция. Она позволила затем ему, овладевшему исторической антропологией, быстро переходить от исландцев к немецким монахам, от Абеляра к ведовским процессам. Но сегодня исторической антропологией владеют многие, «история навоза» не в чести, а новых Гуревичей что-то пока не видно.
В 1966 году в «Науке» выходит его небольшая книжечка «Походы викингов», еще через год – уже вполне академическая монография – «Свободное крестьянство феодальной Норвегии». Если вспомнить, что значила монография для советского медиевиста, то в сорок один год иметь за плечами уже две книги, докторскую, авторство многих статей и многих глав вузовского учебника – это ли не предел мечтаний?
Для Гуревича – не предел.
Обнаружив, что такие этнографические понятия, как дар, потлач, жест, дают ключ к пониманию раннесредневековых обществ, Арон Яковлевич возвращается на знакомую английскую почву, по-новому оценивая институт королевских разъездных пиров (то, что у скандинавов называлось «вейцлой») или тот факт, что англосаксы при письменном оформлении прав земельного участка клали грамоту на землю или вместе с полем передавали чистый лист пергамента. А ведь подобные «курьезы» исследователи отбрасывали как несущественные. Но сколько таких «курьезов» таят в себе не только английские и скандинавские памятники, но и записанные по-латыни «варварские правды»!
И вот драккар Гуревича все чаще совершает набеги на земли континентальной Европы, встречая встревоженные взгляды уже давно трудящихся здесь других представителей школы Неусыхина. Одно дело демонстрировать специфику своего региона, а другое – посягать на чужие территории и на устоявшиеся теорию. Да еще в какой-то совсем необычной форме.
После одного из докладов Гуревича, заявившего, что раннесредневековое общество держалось на обмене дарами и феодализировалась при помощи этого института, отвела в сторону благоволившая к нему А.Д. Люблинская: «Арон Яковлевич, ну что такое дары? Вот мы идем в гости, несем цветочки, коробку конфет. Таковы человеческие отношения от Адама до наших дней. Тут нет проблемы для историков» 120 . Отметим, что это слова одного из лучших советских исследователей, прекрасного знатока того материала, на основании которого позже Н. Земон Дэвис напишет книгу в стиле Марселя Моса: «Дар и власть в ренессансной Франции».
120
ИИ. С. 161.
В 1966 году научный совет «Закономерности исторического развития общества и перехода от одной общественно-экономической формации к другой» (в академическом просторечии – «От одной к другой») организовал сессию по проблемам генезиса феодализма. Гвоздем программы был доклад А.И. Неусыхина о «дофеодальном периоде». Мэтр предложил описывать «варварские общества» Европы не как загнивание первобытности, а как особый переходный период, для которого характерны свои законы. Попытка хоть как-то модифицировать «пятичленку» воспринималась как сенсация и вызвала бурные обсуждения. Среди прочих выступал и А.Я. Гуревич. Он не спорил с учителем (хотя в других статьях уже не раз делал это), он вроде бы выступал с развитием тезиса о дофеодальном обществе. Но на самом деле доклад был совершенно о другом – о том, как при помощи «варварских правд» выявить символические действия и формулы, ритуальные клише, вскрыть семантические элементы, которые освещали бы особенности мышления людей дофеодального общества. Даже скупые тезисы Арона Яковлевича в контексте других материалов сессии стилистически выдавали «белую ворону» 121 .
121
Научная сессия «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма в Западной Европе (30 мая – 3 июня 1966) // Средние века. Вып. 31. М., 1968. С. 5—154.