Между никогда и навечно
Шрифт:
Меня все еще колбасит, но не так сильно, как раньше. Цвета никуда не исчезли, но приглушены. Мои чувства притупляются, энергия истощается, но пульсация в сердце все еще сильна. Я забираюсь на матрас.
— Леви, — мягко зову я.
Он поворачивается ко мне, и я похлопываю по месту рядом с собой. Он не двигается, лишь мышца на его челюсти подергивается. Я улыбаюсь и закатываю глаза, затем снова похлопываю по матрасу.
Медленно сбросив обувь, он сокращает дистанцию между нами. Опускается рядом со мной, и я откидываюсь на подушку.
Я не хочу засыпать. Не хочу, чтобы это заканчивалось.
Приблизившись, снова касаюсь его губ своими. У него все еще вкус виски. И цитруса. Я всхлипываю, когда наши языки переплетаются. Услышав его стон, перемещаю руки к его ремню и дергаю за него. Вожусь с пряжкой.
Он крепко, но нежно обхватывает мою руку, останавливая.
— Спи, Сав, — говорит он мне в губы. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, но веки не открываются. — Спи.
Тело начинает сдаваться, несмотря на протесты.
— Я хочу тебя, — хрипло говорю я, еле ворочая языком. От желания. Истощения. Дремоты. — Я хочу тебя, Леви.
Он нежно кладет руку мне на плечо и поворачивает меня, затем обхватывает за талию и притягивает к своей груди. Его дыхание щекочет мою голову. Его ладонь лежит на моем бедре. Я расслабляюсь, как и раньше, когда он обнимал меня вот так. В безопасности, в тепле и, наконец, в состоянии обрести покой.
— Я хочу тебя, — устало бормочу я снова.
Объятия вокруг меня сжимаются. Его сердцебиение колотится мне в спину. Когда он говорит, это шепот. Почти мольба. Я его почти не слышу.
Я просыпаюсь почти с рассветом.
Жалкий кондиционер за окном стонет под тяжестью влажного зноя, а простыни прилипают к босым ногам. Леви держит меня в объятиях, ровный ритм его дыхания возвращает меня назад, в его детскую спальню.
Мне до сих пор не верится, что он здесь.
Медленно, осторожно, чтобы не разбудить его, я переворачиваюсь, и мы оказываемся лицом к лицу. В полумраке я едва могу разглядеть его черты, но мне и не нужно их видеть. Даже спустя три года я могу воспроизвести их по памяти. Я узнаю его, даже когда мы состаримся и покроемся морщинами. Возраст не меняет душу.
Когда нам было по пятнадцать, я лежала вот также и разглядывала его спящим, прежде чем приходилось покинуть его спальню, улизнув через окно. Я изучала его, запоминая каждую веснушку, каждую ресничку, каждую морщинку полных от сна губ и страдальческое хныканье. Даже когда он был рядом, то казался недосягаемым. Слишком хорошим. Слишком чистым. Я дразнила его по этому поводу, но в глубине души была согласна с его матерью. Я знала, что погублю его. Я бы испачкала,
В сознании мелькают и исчезают вспышки воспоминаний, сцены того, что происходило несколько часов назад. Закрыв глаза, я пытаюсь сфокусироваться, но все размыто. Словно я была свидетелем, наблюдающим сквозь густой цветной дым, а не непосредственным участником.
Кончики пальцев горят, я помню, как водила ими по губам Леви. Как целовала его. Вкус цитруса и виски. Было ли это на самом деле, или это всего лишь мой очередной сон под действием дурмана? Будь я пьяной или под кайфом, каждый раз мне снился Леви.
Я тянусь к его губам и слегка провожу по ним пальцами. Во сне его брови хмурятся, нос морщится, и я сдерживаю смех. Я делаю это снова: провожу подушечками пальцев по его нижней губе.
— Что ты делаешь?
Хриплый голос заставляет меня подпрыгнуть и издать испуганный писк. Он ухмыляется, но глаз не открывает, и я прыскаю от смеха, толкая его в грудь.
— Ты напугал меня, задница.
Он сжимает меня в объятиях и приоткрывает один глаз.
— Почему ты щупаешь меня, как маньячка?
Я стираю с лица все эмоции и медленно поднимаю бровь.
— Просто проверяю, настоящий ли ты.
Он открывает второй глаз и ласково улыбается.
— Я настоящий, если ты настоящая.
Я смотрю ему в глаза. С каждой минутой восхода солнца его лицо видится четче.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он все еще хриплым ото сна голосом. Я пожимаю плечами.
— Отлично. А что?
— Ночью ты была совсем не в себе… — Он не заканчивает предложение и изучает мое лицо в поисках… я не знаю чего. — Что ты помнишь?
Я сканирую свой мозг, прежде чем ответить, затем перечисляю все, что, как я знаю, было правдой.
— Вечеринка на пляже. Костер. Побережье океана. Потеряла одну сережку. Танцы с тобой. Мэйбс и Кристал поссорились, затем помирились, а затем ушли вместе после того, как Джона сказал им прекратить трахаться на пляже.
Я хихикаю, и губы Леви изгибаются. Он кивает. Мэйбл очень разозлилась на Джону, но в этом нет ничего нового. Эти двое собачатся как брат с сестрой. Я бы беспокоилась, как это повлияет на группу, если бы не была уверена, что они ругаются не со зла. Джона — защитник и планировщик. Мэйбл — его полная противоположность, поэтому они бодаются.
Когда улыбка Леви исчезает, у меня покалывает затылок.
— Что? — Он отвечает не сразу, поэтому я снова настаиваю. — Леви, что?
— Ты помнишь что-нибудь о Шоне?
Под его испытующим взглядом мне хочется ёрзать. Хочется отвести взгляд, но я не могу. Вместо этого смотрю ему в глаза, копаясь в воспоминаниях прошлой ночи. Торрен. Таблетки. Потом Шон…
Я отшатываюсь, мои глаза расширяются. Леви прикусывает губу и медленно кивает. Я мотаю головой влево-вправо.
— Нет… — выдыхаю я. Не может быть. Это не правда.