Между ночью и днем
Шрифт:
Голубоглазая опрятная девушка-официантка в оранжевом передничке подала нам по тарелке такой же, как у Сергея Юрьевича, солянки и водрузила на стол большое блюдо с овощным салатом. Я попробовал солянку — вкусно.
— Катя! Давай ешь. Пальчики оближешь!
— Кормежка нормальная, врать не стану, — подтвердил Сергей Юрьевич. — Но все пресновато, по-совковому. Попозже загляните ко мне, угощу натуральным продуктом. Мужички недавно подвезли, прямиком из Парижа. Во рту тает.
— Лягушки, что ли?
— Саня, ты шутник, одобряю.
Говоря со мной, он продолжал неотрывно пялиться на Катю, и под
— Сергей Юрьевич, — сказал я, — у меня к вам деликатная просьба, если позволите.
— Слушаю внимательно.
— Пересядьте, пожалуйста, к себе, а после мы вас обратно позовем.
— Не понял! — Он состроил такую мину, какая была, вероятно, у Павла I, узревшего в дверях графа Орлова с удавкой, — Я мешаю?
— Не в этом дело. Кате надобно принять кое-какие пилюли, при вас она робеет.
— Вы больны, мадемуазель? — еще больше удивился брокер. Катя, густо покраснев, молчала.
Я сказал с обидой:
— Не слишком тактичный вопрос. От вас не ожидал.
После недолгой немой сцены Сергей Юрьевич вернулся за свой стол и даже сел к нам спиной, видимо демонстрируя, что оскорблен в лучших чувствах.
— Саша, мне страшно, — прошептала Катя.
Не отвечая, я зачерпнул из ее тарелки и начал кормить ее с ложечки. Сперва она чуть не подавилась, но постепенно вошла во вкус и уже самостоятельно доела всю тарелку. На второе подали телячью вырезку с жареной картошкой, сдобренную чесночным соусом. Куски огромные, как у немцев. Свою порцию я метанул по-гвардейски, чем вызвал у Кати восхищение.
— Ешь и мою котлетку.
— Ну уж нет, дорогая. Сейчас попробуешь и попросишь добавки.
Я порезал ее мясо на мелкие кусочки, она отправляла их в рот один за другим и, морщась, почти не пережевывая, проглатывала.
— Картошечки бери, картошечки, — суетился я. — С картошечкой вкуснее.
— Почему ты обращаешься со мной, как с идиоткой?!
Ее внезапная задиристость так меня обескуражила, что я не сразу нашелся с ответом. Зато Сергей Юрьевич, который хотя и сидел спиной, но внимательно следил затем, что происходит за нашим столом, солидно пробасил:
— Действительно, Сашок, чего привязался?! Она же не ребенок.
— Сергей Юрьевич, заткнитесь, пожалуйста, — деликатно отозвался я. Сосед ничуть не смутился, напротив, посчитал это как бы приглашением вернуться к нам за стол. Кофе пили с пирожными — тоже отличной свежей выпечки. Сергей Юрьевич выудил из штанов плоскую посеребренную фляжку и предложил добавить в кофе коньяку.
— Не сомневайся, Сашок. «Камю» десятилетней выдержки. Другого не держим.
Я подставил чашку, Катя отказалась. Но она уже привыкла к брокеру и больше не дичилась Даже поинтересовалась:
— Как вас зовут, молодой человек? Извините, не расслышала.
— Для вас просто Сережа, — сверкнул он ослепительной металлокерамикой. — У вашего мужа, Катенька, я заметил, непростой характер. Не обижайся, Сашок, я ведь чего думаю, то и говорю.
— Такие люди нынче редки.
— Кстати, что касается твоей болезни, Катенька. У меня в Липецке знакомый лекарь, чистый колдун, ей-Богу! Я даже не спрашиваю, что вас беспокоит. Он лечит все болезни, вплоть до СПИДа… Если Саня разрешит, мы к нему смотаемся. Саня, не будешь возражать?
—
На этой доброй ноте обед закончился. Сергей Юрьевич проводил нас до номера и по дороге то и дело пытался ненавязчиво оттеснить меня от Кати. Напор у него был бескомпромиссный, как у застоявшегося в стойле жеребца. Напоследок, прощаясь на этаже, он залудил какой-то удивительно скабрезный анекдот, который Катя не дослушала до конца, юркнула в дверь. Тут же он принял озабоченный вид.
— Вот что, Сашок, чтобы не было недомолвок… Когда вижу клевую женщину, меня иногда заносит. Но ты всегда можешь меня тактично поправить, верно? Мы же не дикари.
— Конечно. Я сам такой раньше был.
Катя после сытной еды прилегла подремать, а я, дождавшись, пока она уснет, отправился на разведку. Дверь запер к а ключ. Шатался около часу. Обследовал оба этажа, все входы и выходы, побродил по окрестностям.
Густой хвойный лес начинался почти от самого порога. В разные стороны протянулись ухоженные широкие тропы. Одна из них привела к тихому, темному, точно заколдованному, лесному озеру — с песчаным пляжем и с нависающими над водой пушистыми ивами. Такой ясной, невыморочной красоты я, кажется, не встречал прежде. Голова кружилась от переизбытка кислорода. Как хорошо, что Катя тоже скоро все это увидит. Сидя на бережку, я выкурил подряд две сигареты.
Возвращаясь, заглянул в дверь с надписью «Медпункт». За столом сидел круглолицый дяденька и читал газету «Вечерний Липецк».
— Вы здешний доктор? — спросил я.
Да, он оказался именно доктором, звали его Андрей Давидович Петрушевский, и я не пожалел, что сюда завернул. Обхождение у него было истинно профессорское, благожелательно-наставительное, с потиранием пухлых ручек, со сдержанным ироническим смешком и с поминутным присловьем «батенька вы мой!». Очарованный, я рассказал, что приехал отдохнуть с молодой женой, которая недавно перенесла сильное нервное потрясение, как бы немного повредилась рассудком и теперь пребывает в неких заоблачных мечтаниях, что меня, естественно, беспокоит. Андрей Давыдович отнесся к моей истории очень серьезно, задал несколько точных профессиональных вопросов и в заключение заметил, что случай кажется ему интересным, но прежде чем делать какие-то выводы, надобно осмотреть больную. Угадав мои сомнения, доверительно сообщил, что как раз пять последних лет заведовал отделением в психиатрической клинике в Липецке, однако волею некоторых роковых обстоятельств вынужден был оставить насиженное место и укрыться от недругов в пансионате «Жемчужина». На роковые обстоятельства он намекнул довольно прозрачно:
— Мир, батенька вы мой, сошел с ума, как вы сами, вероятно, заметили, и два-три десятка человек, которых я опекал в клинике, оказались чуть ли не единственными нормальными людьми в городе. Короче, когда полоумные прохиндеи решили приватизировать мою лечебницу и устроить в ней то ли казино, то ли бордель, мне пришлось уносить ноги. Наш главврач, чистейшей, кстати, души человек, пошел жаловаться в мэрию, но так, бедолага, оттуда и не вернулся. Что с ним сделали, не берусь судить, но диагноз — обширный инфаркт. Да, я сбежал и не стыжусь этого. А как иначе? Не можешь пристрелить бешеную собаку, беги от нее. Разве не так?