Между Явью и Навью
Шрифт:
Мир замедлился. Мертвяки неуклюже двигались по торжищу, гребцы – только они еще и стояли на ногах, да и то не все – вяло отмахивались своими ножами да палками. Трудно убить того, кто уже мертв. У Волшана время быстро бежало, а остальные только начали переваривать случившееся, оборачиваясь, когда он выскочил из кустов. На ходу разорвал ближайшего к нему мертвяка пополам и запрыгнул на телегу. Под его весом она качнулась и накренилась вбок. На землю соскочила тень, белая и быстрая как молния. Волчьи уши резанул высокий визг, аж шерсть вздыбилась.
За спиной что-то происходило: громкий рев, вой, но оборачиваться было некогда. Упыриха оказалась скользкой, как рыба, и верткой, как ящерица. Она плясала вокруг оборотня, полосуя шкуру когтями, нет-нет, да кусала до мяса, пытаясь присосаться. И тут его спину прошило железо. Один из гребцов напал на него сзади. А чего еще было ожидать? Волшан взъярился, развернулся, чтобы отмахнуться, но нападавший куда-то пропал. Тогда оборотень навалился на нежить грудью, рискуя остаться без глаз. Голову ей оставил на месте, а вот руки оторвал по самые плечи. А потом и ноги перекусил, чтобы не уползла далеко. С ней стоило поговорить. Позже.
На торжище творилось ужасное. Светло-серая волчья шкура мелькнула за телегой, добивая кого-то из живых. Двое мертвяков отупело топтались среди тел в центре площадки, свесив полусгнившие руки.
«Дура!» – мысленно завопил Волшан и метнулся к волчице, но не успел. Живых на поляне не осталось. Яростно набросившись на мертвяков, он вмиг разделался с обоими, раскидав головы по сторонам, и прыгнул на свою попутчицу, прокусив ей холку до костей.
Она мгновенно легла. Подвывая и дрожа, покорно подставила шею…
– Дура! Что наделала! – захрипел он, обернувшись и кидаясь на голую девку с кулаками. – Я велел ждать! Ты же днем не оборачиваешься!
Она рыдала и тряслась, красная от крови – чужой и своей, выступавшей из рваной раны над плечами.
– Их мн-ного, ты – од-дин. Я – защитить! Не знаю, как обернулась. Как тогда, в Змиеве-е-е…
Его скрутило от злости и вида растерзанных тел. Нежить неплохо порезвилась – кроме гребцов с перевоза, тут были простые селяне: мужчины и несколько женщин… Все они теперь оказались мертвы. Волшан, пылая яростью, обернулся к тому, что осталось от упырихи. Обрубок белого тела извивался на земле, пачкаясь в грязи, но далеко уползти ей не удалось.
– Что вам надо? – прорычал Волшан. – Откуда взялись?
Краем глаза он уловил зыбкое марево возле ее головы. Навь колыхалась совсем рядом, собираясь забрать свое к себе.
– Зачем? Почему? – схватился за холодную шею нежити Волшан.
Его запястья обвили бледные пряди длинных волос. Упыриха скривилась и захохотала. Волшан наклонился над ней, и амулет, провиснув на тесьме, упал в ложбинку между двумя небольшими грудями. Упыриха завизжала, потом захрипела. И хрипела, пока княжья печать не прожгла ее насквозь, утонув в неживой
Наскоро поснимав с мертвых уцелевшую одежу, они, превозмогая зуд затягивавшихся ран, бежали от реки глубже в лес. Волшан молча сопел, остывая от гнева, и на Неждану не оглядывался. Больше всего на свете он хотел, чтобы девка отстала и затерялась, но надеяться на такое счастье было бы слишком наивно.
– Цепь тебе справлю. С запором! – заявил ей поутру, когда и Меж-река, и побоище у переправы остались далеко позади.
– Что, как собаке? – вскинулась Неждана, почесывая спину между плеч, где розовел новой кожей грубый шрам.
– Не нравится? Иди прочь тогда. Не желаю видеть, как ты людей рвешь почем зря, – отрезал Волшан.
– Я не хотела…
Она потянула Волшана за рукав.
– Прости?
– Цепь не даст обернуться, пока я ее не сниму. Или будет так, или уходи. Лес большой.
Когда с одного из высоких холмов над спокойной рекой Ворсклой Волшан увидел небольшой вал и огородь Лтавы, пошла уже вторая седмица июня.
Ночь они провели в лесу, а утром вошли в городище. Кузни Волшан нашел без труда, по характерному запаху дымов и горячего железа. У самой городской стены их лепилось штук пять, но только одна заинтересовала оборотня. Звук молота оттуда доносился чистый, как музыка, да и был – музыкой. Мелодией мастерства.
У коновязи топтался рыжий конь. Не простой – очень хороший, в дорогой сбруе. Не суетился, только спокойно поглядывал из-под длинной челки да переступал ногами. На передней правой не хватало подковы. Велев Неждане близко не подходить, Волшан и сам зашел от ветра, чтобы животину зря не тревожить.
В кузнице невысокий и плечистый мужик отстукивал раскаленную подкову. У огня возился мальчишка-ученик в черной от копоти рубахе.
– Доброго дня! – поздоровался Волшан в паузе между ударами молота.
Кузнец кивнул не прекращая работы. Подкова быстро остывала, темнея. Ударив в последний раз, кузнец недовольно буркнул что-то в рыжеватую бороду и, подцепив подкову клещами, отправил ее в пылающий горн.
Волшан использовал возможность рассказать о своей нужде.
– Отчего же не сковать? – ухмыльнулся кузнец, временами поглядывая на подкову. – А ты цену такой работе да доброму железу знаешь, прохожий человек?
Теперь усмехнулся оборотень. Вот где пригодятся ему княжьи подорожные…
– Небесного железа у тебя не прошу, но за хорошее и заплачу хорошо, – пообещал Волшан.
– Я думал, конь мой уже подкован, а ты лясы точишь?
Кто-то громкий и громадный встал против света в распахнутых воротах кузни. Волшан не шевельнулся, да и кузнец не оробел, спросил, словно и не слышал вошедшего:
– Каков запор на цепи сделать?
– Оглох, Лиходей? – рыкнул детина и ввалился внутрь, цепляя кузнецову утварь длинными ножнами меча.
Тот бросил взгляд на краснеющую в огне подкову и задрал бороду, глядя на гостя.