Между Явью и Навью
Шрифт:
– Что же в них плохого?
– А ты оглядись. Леса здесь глухие, темные. Не зря говорят – каковы места, таковы и люди. Идолопоклонники, нехристи… Вроде и крещены через одного, а на деле… – Монах сплюнул. Верят в старых богов, да и не в светлых, а в темных – Чернобога, Мару. И кому-то из этих богов наш поход уж точно не по нраву.
Монах подъехал почти вплотную, схватил Андрея за локоть, лихорадочно зашептал:
– Я-то чуял неладное уже несколько дней. Глаз чужой, темный, за нами глядящий. Ратибору говорил, а он… – Старик махнул рукой. – Видал злыдней? А как последний сам себя взрезал? Слуги Чернобога это были, говорю я тебе…
Андрей вздохнул. Надо было как-то перевести разговор на амулет.
Было душно. Народ, заполонивший жалобную избу, томился и ворчал: киевский амулет отказывался выбирать достойного претендента.
Наместник князя Владимирского, в ведении которого находился город Берестье, ушел, сославшись на дела городские. Алексий вел пытания. Ратибор стоял рядом с монахом и внимательно следил за порядком.
Андрей Хват скучал в охранении.
До города добрались за три дня без каких-либо неприятностей – даже монах особо не мучил Ратибора разговорами о темных богах и подстерегающих отряд опасностях.
Кем были нападавшие – выяснить не удалось, никто не смог опознать наемников, как ни выспрашивал гридень в деревнях и селах.
Андрей проводил много времени с Алексием, вызнавая все возможное про амулет. Оставалось выяснить последнее – как амулет выбирает избранного, – и можно будет ехать в Эрфурт. Через месяц Андрея должны были ждать там люди императора.
Берестье – небольшой, но бурно растущий город на берегу Буга – встретил путников своеобразно. Наместник Шелом, старый знакомый Ратибора, вроде и рад был видеть киевлян, но при этом думал о чем-то своем – явно не особо приятном. Люди же на улицах косились на отряд мрачно, сердито, то и дело о чем-то шептались между собой.
– Что же, Шелом, горожане у тебя такие безрадостные? Мужи злые, девки молчаливые – смотрят все как волки. Али плохо ты руководишь поселением? – шутливо спросил Ратибор наместника на пути к гостевой избе.
Шелом вздохнул. Андрей заметил, насколько темны круги под глазами наместника. Он явно был чем-то утомлен. Также Андрей подметил, что у терема наместника, кроме берестовских дружинников, стояло несколько воинов, точно не имеющих никакого отношения к городу. Сытые, богато одетые, нагло смотрящие, они тщательно оглядели киевлян тяжелыми – с вызовом – взглядами, затем удалились в терем.
– Руковожу я хорошо, ни у схода, ни у князя вопросов ко мне нет, – наконец ответил Шелом. – А что до людей – на то две причины есть: одна с вами связана, а иная нет.
– С первой-то можешь и не начинать! Скажешь сейчас, мол, не любят киевлян в твоем городе, и всё тут!
– Не любят. – Наместник махнул рукой. – Это дело всегдашнее. Скажи лучше, кого у нас народ может любить из пришлых? Но это ерунда! А вот то, что за Киевом в Диком Поле Зло пробуждается неведомое – дело другое. Вот скажи, коль не сдюжит князь твой с напастью, куда побежит люд? Правильно – сюда, на запад! А Зло пойдет куда? Верно – по следам людским, то есть к нам.
Ратибор хмыкнул:
– А вторая причина какова?
Шелом покосился в сторону своего терема:
– Ярополк, сын князя моего, в городе третий день стоит. Ходил на охоту на зубра – успешно, добыл зверюгу, затем праздновал. Вот второй день отдыхает после отмечаний, – наместник перешел на шепот, – боюсь, как бы сегодня снова не начал…
Андрей хмыкнул незаметно – он вроде понял, о ком шла речь. Ратибор поморщился:
– Постой, а не тот ли это княжич, что пару лет назад баб и детишек мадьярских…
Шелом схватил гридня за руку:
– Он, он. А ты потише говори, прошу. Вот тебе и причина, чего народ мрачный. Княжич до забав всяких охоч. Ему бы уже во Владимир возвращаться, а он у нас задержался, обратно не желает, но скоро, знаю я его, скучать начнет. А скука княжича – она…
– …пострашнее яда аспида будет, – закончил за Шелома Ратибор.
Андрей поморщился. Теперь он вспомнил окончательно – слухи про младшего сына князя Владимирского ходили, пожалуй, по всей земле Русской. Только бы взбалмошный князек не решил участвовать в пытаниях…
Надежды Андрея не оправдались. До вечера пытания шли хорошо. Однако в какой-то момент снаружи раздались какие-то выкрики, и на пороге показался весь в золоте, полноватый молодой мужчина с отечным, будто раздутым, лицом.
Люд в избе расступился.
– Ну, монах, – Ярополк не говорил, он приказывал, – давай амулет! Мой он теперь!
– Прости, княжич, сначала должно посмотреть, примет ли он тебя. – Вперед выступил Ратибор, вставая между княжичем и Алексием, держащим амулет.
– Гридень, ты понимаешь, с кем говоришь? Кого достойнее в княжестве сыщешь? Этих смердов?
– Любой здесь может быть достоин, – парировал Ратибор. – Не нам решать.
– Оскорбить меня вздумал?! Думаешь, вам, киевлянам, все можно? Не на своей земле стоишь ты, гридень!
– Прости, княжич, – как бы покорно опустил голову Ратибор. – Ни словом, ни делом обидеть не хочу тебя. – Гридень сделал шаг в сторону. – Дотронься до амулета – и поймем мы, достоин ты или нет!
В абсолютной тишине Ярополк потянулся за амулетом.
Секундой позже грянул выкрик Алексия:
– Не годен!
Монах ловко выхватил амулет из-под пальцев Ярополка.
Из углов, где стояли оттесненные претенденты, сначала тихо и несмело, а затем все громче и громче послышался смех: по нраву люду было лицо Ярополка – побагровевшее, надутое, готовое лопнуть от ярости вместе с владельцем. И наливалось оно алым все больше и больше с каждым мгновением.
Ярополк набрал в легкие воздуха и завопил:
– Паскуда киевская! Соглядатай Мстиславский! – и, выхватив меч, попытался разрубить монаха.