Между Явью и Навью
Шрифт:
Андрей успел выстрелить пару раз, а после пришлось доставать меч и рубиться в ближнем бою.
Из Киева выходило двенадцать человек – гридень, монах да десяток отроков. Пятеро погибли в лесу, четверо не выбрались из Берестья.
Всего их осталось – по пальцам одной руки пересчитать: Ратибор, монах Алексий, отрок Путята да сам Андрей. Город за спиной горел – теперь огонь пылал не только в детинце, но и даже в посадах.
Их не преследовали – судя по шуму, в городе сражались. Кто и
– Ну, теперь нам только один путь – в Киев, да побыстрее! – рассеянно сказал Ратибор, глядя назад: – Дружину порубили, бежали, город подпалили – всё на нас повесят.
Алексий внезапно застонал, тяжело вздохнул и осел на землю. Андрей первым бросился к нему:
– Ранили?
Алексий медленно кивнул.
Андрей вспомнил, что последнее время монах бежал, держась за бок. Андрей еще думал – выдохся старик, может, закинуть сухого монаха на плечо и бежать так… А оказалось, не выдохся он вовсе…
– Покажи, – попросил он, пытаясь убрать руку Алексия, всю перепачканную свежей кровью.
Скверная рана, ой, скверная!
– Без толку! – покачал головой монах, еще крепче вжимая руку в рану. – Амулет сними с меня!
– Рану покажи!
– Амулет сними с меня, раб божий Андрей! – и видя удивление, добавил: – Я многое вижу, Хват. Уважь умирающего, возьми амулет! – Другой рукой монах развязал и стянул мешочек, протянул амулет Андрею.
На мгновение стало страшно, но Андрей, пересилив себя, коснулся амулета.
Полыхнуло серебром!
– Избранник! Избранник среди нас! – Путята, казалось, забыл и о недавней битве, и о погибших дружинниках – настолько он был потрясен. Ратибор же молчал, пристально глядя на амулет.
Потрясенный Андрей усилием воли отогнал от себя все лишние эмоции – об амулете можно подумать позже. Надо было все-таки попробовать спасти монаха.
Рана у Алексия была прескверная. Вроде рана небольшая, но глубокая, да еще по правому боку, где печень. Уже светало, и было видно, насколько темна кровь на шерстяной власянице.
Точно печень. Не жилец!
– Перевязать надо, – крикнул Андрей Ратибору, но в этот момент Алексий цепко схватил его за руку.
– Пустое, говорю тебе. Не трать время! – с явным трудом проговорил монах. – Повесь-ка на шею амулет, Хват, – твой он теперь, да в Киев ступай! – И, видя, что Андрей медлит, добавил: – Прошу. Ради Бога!
Андрей медленно надел амулет на шею, заправил его под рубаху, и странное дело: вроде только что был он чуть теплый, но стоило его надеть – сразу будто бы стал ледяной. Взяв в руку амулет, Андрей понял, что не ошибся – был он на ощупь как лед, да к тому же весь мелко дрожал…
Что-то Алексий говорил об этом…
Засвистели стрелы!
Время потекло тягуче как патока…
Как-то совсем по-детски всхлипнул Путята и начал оседать на землю.
Закричал страшно Ратибор,
А Андрей застыл, разинув рот в ужасе, глядя на ту сторону дороги, откуда из утреннего тумана выходили вооруженные луками воины.
Те самые, которых порубила дружина три дня назад.
Впереди шли угр в красной шапке, детина в волчьей шкуре и светловолосый балт с рассеченным наискось лицом. Увидев взгляд Андрея, балт оскалился, отчего рана зазияла еще больше, а затем коротким жестом указал остальным на него.
Надо было двигаться, бежать, хотя бы встать с колен, но Андрей не мог. Он просто не успевал подняться. А стрелы уже летели в него.
Ратибор прыгнул, выставляя вперед щит, закрывая им Андрея. Три стрелы отбить ему удалось, но четвертая, шедшая мимо Андрея, попала гридню в грудь.
С тяжелым стоном тот упал на землю.
Андрей наконец-то вскочил на ноги.
Надо было бежать. Бросить амулет, который наверняка был целью нечисти, и бежать прочь, в лес! Оставить Ратибора и Алексия и уходить. На запад, прочь из русских земель, где убитые возвращаются и пробивают простыми стрелами броню! В Германию, в Эрфурт…
Честь? Совесть? Ему платили всю жизнь за другое…
Взгляд на мгновение замер на Алексее, Ратиборе, убитом Путяте…
Простите меня…
Чтобы принять решение, Андрею хватило одного мгновения.
Подняв с земли меч, он двинулся навстречу врагам, без щита, он остался лежать позади. Времени подбирать его не было.
– Ну, что, покойнички? На мечах-то боязно? – выкрикнул Андрей.
У него была одна надежда – мертвецы были непростые, возможно, и сохранилась в их порубленных головах какая-то память о прошлой жизни.
Раз, два… Андрей почувствовал себя голым, стоя с мечом напротив мертвых лучников.
Сработало!
Белобрысый опустил лук и вытащил меч. Жестом приказал остальным остановиться и медленно двинулся навстречу Андрею. Щитом он, как и три дня назад, пренебрег.
Вблизи его рана выглядела еще ужаснее – удар Андрея рассек макушку, кожу на лбу, выбил один глаз и пробил скулу. Но кожа при этом была нормального, живого цвета – не как у трехдневного покойника. И пахло от мертвеца странно. Точнее – ничем не пахло.
Звон! Искры! Андрей с трудом отбил первый удар мертвеца.
О чем ты думаешь! – осадил он себя и, резко шагнув, сокращая дистанцию, ответил, пока еще не всерьез – щупая, проверяя соперника.
Удар! Защита! Попытка контратаки. Серия ударов. Защита! Еще удар!
Белобрысый умел драться, а теперь, будучи неживым, еще, видимо, и не уставал. Это было плохо. Да и прошедший один раз удар Андрея, угодивший балту в левую руку, казалось, совершенно не беспокоил мертвеца.
– Разумеется, – подумал Андрей, – с чего бы ему чувствовать боль. Он же мертвый!