Между Явью и Навью
Шрифт:
И зачем сестра в служении богиням ее в погреб загнала? Чего перепугалась? Что зазноба к другой бабе ревновать начнет? Странно. После всех обрядов, что вместе провели, славя перерождение и питание жизни – смертью, а смерти – жизнью?
Сиди тихо, Яга. Когда дружинники жрицу Мораны убивать идут – от судьбы всего ожидать можно.
Слушать вечный любовный разговор Яге было скучно. Мужской голос звучал уверенно и с намеком в каждом слове, Живодара отвечала кокетливо и уклончиво, но ласково. Радовалась подарку, что-то лепетала и, судя по звуку, шлепнула по руке излишне
– София! – с притворным удивлением ахнул мужчина. – Неужто я не могу невесту обнять?!
– Потерпи, Илюшенька, после венчания наобнимаемся. – На мед в голосе женщины должны были сбежаться все окрестные медведи.
Яга впилась зубами в сжатую в кулак руку, чтобы не закричать.
София, значит. Венчаться собралась. Нет больше у Яги сестры, предала Живодара богиню, отреклась, ушла к казненному богу и новое имя приняла. Сейчас намилуется с женихом, а потом…
Мужчина меж тем напропалую хвастался, что сегодня всех волхвов разом добили, он сам к Быку, служителю Велеса, ходил и лично тому глотку перехватил, как со скотом и положено. Тем более что воевода его привечает, и быть Илье ближником, боярин Константин болеть много стал, скоро на покой уйдет.
«Упокоила я твоего Константина», – мрачно подумала Яга.
– А Мстислав не осерчает ли? Богатырей-то себе отбирать он волхва с монахом вместе отправил? Видать, мир у Великого с волхвами? – с подначкой спросила София.
– Уехали Мстиславовы посланники. И богатырь уехал. Да и не указ нам Мстислав, Менск под Полоцком с древности ходит, – отмахнулся дружинник. – Только церковь у нас в Киеве главная. Брат Лука, – в голосе зазвучали нотки почтения, – завтра в Киев поедет, к митрополиту, чтоб утвердил его епископом. Я с ним буду, потому и попрощаться зашел. Ты лучше скажи, что за баба тут к тебе передо мной пришла? За ведовством небось?
– За ним, – улыбнулась София. – Прогнала я ее. Хочешь хлеба горячего?
Человек воеводы ушел нескоро. Отведал печева, выпил кваса, вдоволь наговорился и намиловался с невестой. Когда за ним хлопнула дверь, Яга еще сколько-то просидела не шелохнувшись в темном погребе. Дышала запахом земли, мха и прошлогодних чуть подгнивших яблок. Замерла, будто и правда умерла и подпол в доме бывшей сестры стал ее склепом.
Она не заметила, как Живодара… нет, теперь – София откинула крышку. Просто в глаза ударил свет. Оказывается, еще даже не закат. Длинный выдался день!
– Считай меня кем хочешь, – сказала бывшая сестра Яги, прежде чем та успела протереть глаза. – Я не желаю тебе ни зла, ни смерти. Помогу, чем смогу. Но ты или примешь крещение, или уйдешь из наших лесов. И Морану с собой заберешь.
Яга перевела дыхание. Ей многое хотелось сказать. Обвинить в предательстве, накричать, вцепиться в золотые косы Софии! Но пользы не будет.
– Я Моране не хозяйка, – проскрипела Яга пересохшим горлом. – Сама – уйду. Но сначала ты мне расскажешь, что тут происходит.
– Расскажу, – кивнула София. – Помнишь, что в прошлом году в Суздале было?
– Где мы – и где Суздаль, – пробурчала Яга, выбираясь из погреба. – Но помню, конечно.
– Вот и монах Лука помнит. А он нынче воеводе Менскому ближник.
Прошлым летом в Суздальских землях разразилась большая беда. После нескольких засушливых годов подряд запасы закончились, а новый хлеб не народился. Зверье ушло из леса.
Люди голодали. Роптали на богов и грызлись из-за каждой горсти зерна. Соседи помогать не спешили. Скот, что не пал с голода и хворей, суздальцы забили. Выгребли все амбары, съели даже собак.
Тогда волхвы сказали – беда в старшей чади. Забыли вы, что для новых побегов нужно выкорчевать старые и гнилые!
Не осталось стариков в Суздале. А молодые ушли на ладьях к булгарам и там взяли жито. Боги ли помогли, получив стариков в жертву? Сами ли суздальцы справились?
Великий князь Ярослав прискакал в Суздаль наводить порядок. Убеждал народ, что нужно смиренно принимать кару Божью, а не идти на поводу у дьявольского искуса. Суздальцы кивали и винились – когда за говорящим стоит крепкая дружина, возражать боязно. Ярослав казнил волхвов, срыл укрепления и велел суздальцам замаливать грехи постройкой новых, шире и лучше. С булгарами пришлось договариваться – война с ними в планы Ярослава не входила.
Монах Лука был служкой в суздальской церкви Святого Александра Армянина. Настоятеля, попа Исаакия, озверевший от голода люд по наущению волхвов казнил. Четверть века поп Богу служил, ушел к Иисусу мучеником. После каялись суздальцы, плакали… Но Лука не смог больше на них смотреть. И ушел куда глаза глядят. Так и оказался в Менске.
На чем сошлись суздальский монах и менский воевода, София не знала. Но сейчас они стали почти побратимами.
– И что? – спросила Яга, поудобнее устраиваясь на лавке.
Узкое покрывало на досках все еще пахло дружинником, и это было одновременно противно и волнующе опасно. Из угла на Ягу сверху вниз мрачно смотрел распятый бог, грубо вырезанный из дерева.
– Воевода с монахом решили волхвов изничтожить, – сказала София, ставя на стол кринку со сметаной. – Чтоб людей в диавольский искус не вводили. Грядет на Русь беда большая, только единым Богом спасемся. Жрецы, – София стала намазывать густую сметану на румяный блин, – беду приближают, Нечистому служат. Вот, отведай угощения. – Она пододвинула к Яге миску.
От этой обыденности Ягу передернуло. Она постучала длинными ногтями по столешнице. Мол, ты говори, да не заговаривайся, бывшая сестра. Не все слова стерпеть можно. За иные я и глотку перервать могу.
София посмотрела на острые ногти Яги, отвела глаза и негромко сказала:
– Ко мне… пришли вчера. Илья и Лука. Сказали, я одна выбор заслужила – крест принять или смерть. Я… я выбрала любовь. Илья давно уже… Неважно. Я всю ночь готовилась и приняла крещение сегодня на рассвете.
– Любовь. – Яга вложила в это слово всю злость на предательство сестры. – Хороша любовь. Со страху. Ты жизнь свою спасала и потому пошла другому богу служить – это я понимаю, в том твоя суть, тебе жизнь всего дороже. Не прощу, но понимаю. А любовь тут при чем?!