Между жизнью и смертью
Шрифт:
– Ну, посмотри, какие они гладкие, красивые, большие. Возьми в руку, потрогай, сожми, ну же, – она схватила его ладонь и с силой потянула к груди, пытаясь положить руку Банды на свое девичье "богатство". Он еле вырвался из ее цепких пальцев.
– Давай лучше выпьем, налито же.
– Не пропадет. Успеем еще.
– Так выдыхается... И вообще, я бы поел сначала. На голодный желудок...
– На голодный желудок – оно еще и лучше получается. Больше страсти, – перебила она его. – Или ты боишься меня? Ты же сам мне говорил, что иногда так хочется теплоты, ласки...
– И поесть... и-ик!.. тоже хочется, – Банда икнул совсем натурально, и Наташка брезгливо отдернулась, но тут же постаралась перебороть себя и снова взялась за свое:
– А посмотри, какой у меня животик, какие бедра... Погладь, не бойся, я разрешаю. Посмотри, как здесь тепло...
Она схватила Сашкину руку, потянув ее к своему пушистому холмику и ерзая по его коленям своей шикарной задницей. Банде ничего не оставалось, как погладить ее кудрявый пучок. Чувствуя, что мужчина в нем помимо его воли начинает постепенно просыпаться, парень нашел отличный выход.
Он решил свести все к шутке и звонко шлепнул ее по голому бедру.
– Ух ты, трясется!
Наташку снова передернуло от отвращения, но игра должна была быть продолжена, и, подавив неприязнь, она постаралась привлечь его внимание к самому заветному местечку, призывно раздвигая ноги.
– А посмотри сюда. Нравится? Тебе ничего не хочется? Посмотри, посмотри. Даже потрогать разрешаю. Ну давай, не бойся, я же тебя не укушу.
– Я не боюсь. Просто, знаешь, мы ведь это, как его, ужинаем. И это самое дело оно не гигиги... не гиги-е-нич-но, во! Понимаешь?
– Ну что ты, – гримаска бешенства мелькнула на лице Корольковой, – нам с тобой сегодня все можно... А ну-ка, покажи, как там мой мальчик поживает...
Она решилась пойти на последний, самый действенный шаг, рванувшись обеими руками к его ширинке. Банда инстинктивно попытался закрыться, она же, заметив его движение, неловко ткнулась пальцами в не самое удачное место, заставив Банду ойкнуть от болезненного ощущения.
– Блин, твою мать, Наташка, отобьешь мне все на хрен! Чего, аккуратнее не можешь? – чуть не скорчившись от боли. Банда с раздражением сбросил ее со своих колен, в душе порадовавшись – теперь на некоторое время полноценного мужчину ей в нем точно не удастся нащупать.
– Ox, ox! Извините, пожалуйста! – язвительно воскликнула девушка. – Какой недотрога!
– А ты не умеешь – не берись.
– Это кто, я не умею? – возмущение ее было совершенно искренним и неподдельным.
– А что, я, может быть?
– Да если хочешь знать, я уже тысячу раз... – начала было она, но вдруг осеклась, одумавшись.
– Что тысячу раз? В ширинку к мужикам лазила? Так бы и сказала, а то – "одиночество", "теплоты подайте", "так хочется прижаться к кому-нибудь"... Тьфу! – Банда специально шел на конфликт – все ему уже порядком надоело.
– А твое какое дело, импотент несчастный? Что ты тут расселся? А ну, вали отсюда!
– Сама позвала.
– Как позвала, так и выгоню. Иди отсюда, чтоб я тебя здесь не видела.
– Так давай выпьем, раз налили все-таки, – попытался на прощание еще поиграть в алкоголика Банда, этим еще более распалив неудавшуюся соблазнительницу.
– Выпьем?! Ах ты, алкаш драный. Иди в подворотню пей свои "чернила"!
– А ты меня чем поишь? Да этот "Слънчев бряг" всю жизнь самым дешевым пойлом был.
– Катись к чертовой матери! – Наташка бросилась на него, стягивая за руку с дивана и пытаясь вытолкать из комнаты. Распахнутый халат зацепился за стул и чуть не опрокинул его, что здорово развеселило Банду.
Не забывая об игре, он грубо расхохотался и указал пальцем на ее груди:
– Смотри, как смешно трясутся.
– Ах ты, ублюдок! – Наташка торопливо запахнула халат и схватила с дивана узенький поясок. – Сейчас ты у меня мигом вылетишь!
Банда воспользовался заминкой с пользой для дела. Пошатнувшись, он шагнул к столику, одним глотком осушил свою рюмку и, нетвердой рукой схватив за горлышко пузатенькую недопитую бутылку бренди, примирительно проканючил:
– Наташ, ты не обижайся, ладно? Можно, я с собой это возьму? Не подумай там... Но чего ж ему зря пропадать-то, правда же? Я вот завтра приду с этой... ну, с работы, так это, тогда и выпью за твое здоровье. Хорошо, Наташ?
– Ладно, – уже более спокойно сказала девушка. – Бери и катись, чтоб я тебя не видела.
– Ты не обижайся. Если б ты мне сразу объяснила, что надо, так я бы сказал... Вот те крест!.. Я же это, под Чернобылем работал. Сечешь?
Он стоял в дверях, привалившись к косяку и пьяно и виновато улыбался, часто моргая голубыми глазами. Взглянув на него, Наташка почему-то совсем смягчилась. То ли понравился он ей чем-то, то ли пожалела – она и сама не знала. Просто вдруг ей самой стало очень не по себе, и, чтобы как-то сгладить неловкость, она неожиданно для самой себя произнесла:
– Ты тоже не думай... Больно ты мне нужен. Просто посмотреть хотела, правду ли про тебя говорят, что ты алкаш последний да еще и инвалид чернобыльский к тому же.
– Ну чего? Убедилась?
– Ой, да иди ты с Богом!
– Короче, Наташ, прости. Если чего не так... Не виноватый я, в натуре тебе говорю... Не обижайся, хорошо? – и, повернувшись, он нетвердо ступил за порог ее квартиры и побрел по лестнице вниз, нежно прижимая к животу недопитую бутылку злосчастного бренди.
Наташка еще несколько секунд смотрела ему вслед, а затем со вздохом закрыла двери.
А Банда даже песню какую-то затянул, как бы продолжая изображать пьяного, а на самом деле от удовольствия: теперь он получил подтверждение тому, что весь этот вечер был элементарной проверкой, устроенной для него руководством больницы, и ко всему прочему Банда знал, что проверку эту он прошел отлично...
– Виталий Викторович, у меня новости, – Котляров вошел в кабинет Мазурина без стука, более чем уверенный, что в эти дни генерал ждет докладов только от группы Банды.