Между жизнью и смертью
Шрифт:
– Веди, – он надеялся, что хоть там найдет сына Ольги. Но кроме двоих, числившихся в списке, никого, конечно же, не обнаружил.
Они вернулись в помещение для медсестер, и Королькова, закрыв глаза, устало опустилась на стул.
– Банда сорвал с себя маску и шапочку.
– Наталья, я советую тебе сказать, где ребенок Сергиенко.
– Я же уже говорила – не знаю я ничего, – равнодушно проговорила Королькова, не открывая глаз. – Тебе нужно – ты и ищи. А я лучше помолчу.
– Зря.
– Может быть.
Банда потоптался несколько мгновений на месте, не зная, как поступить дальше. Следовало бы, конечно, арестовать эту дуру, но почему-то вдруг ему стало жаль ее, запутавшуюся и несчастную. Он вспомнил, как пыталась эта девчонка соблазнить его, повинуясь приказу, и почувствовал себя уж совершенно неловко. Чтобы как-то справиться с этим, он подошел к ней ближе и, бесцеремонно приподняв подбородок, наклонился к самому ее лицу, пустому и равнодушному:
– Послушай меня внимательно. Рябкиной из этой истории уже не выпутаться. Тебе, видимо, тоже. Но у тебя будет шанс, если ты мне поможешь. Ведь ты – только исполнитель. Притом, мне кажется, самый мелкий. Понимаешь? Ты посиди, подумай.
– О чем?
– О том, что год-два или вообще условно – гораздо лучше, чем полжизни провести за решеткой. Дело слишком серьезное, Наташка, чтобы продолжать играть в эти игры.
– Я знаю.
– Раз знаешь – думай. Я еще зайду за тобой. Через час-другой. Жди...
И, развернувшись, он вышел из детского блока...
Хельга Берхард нежно держала на руках "своего" сына. "Мерседес", мягко покачиваясь, не спеша двигался к границе. Она сидела на широком заднем сиденье, разглядывая маленькое сморщенное личико, и нежно улыбалась, мечтая о том, как ее маленький сын Йоган будет расти, сколько веселья, счастья и радости принесет он в их одинокий и пустой без детского смеха дом.
Карл, аккуратно ведя машину по идиотски узким и запруженным дорогам этой страны, часто поглядывал в зеркало заднего вида салона, рассматривая свою жену с сыном. Он тоже улыбался радостно и счастливо. Но, кроме нежности и любви, была в его улыбке и какая-то удовлетворенность, граничившая с самодовольством. Он действительно был доволен собой, своей ловкостью и умением делать дела...
"Мерседес" отдалялся от Одессы все дальше и дальше. Дорога вела его в Карпаты, к пограничному переходу Чоп...
Рябкиной в кабинете не оказалось. Не появлялся еще на работе и Кварцев. Они отдыхали, видите ли, после трудной ночной операции, после тяжелой "праведной" работы. Банда, когда услышал такой комментарий от лечащих врачей, даже выругался от злобы.
Осознавая, что времени у него осталось крайне мало, что кто-нибудь вот-вот может вызвать милицию, парень понял, что действовать надо, не теряя ни минуты. Ввязываться в выяснение отношений с органами местного правопорядка означало не только засветиться перед ними, но и провалить всю операцию, Он снова вбежал в кабинет Рябкиной, толком не зная, с чего начать поиски. К счастью, долго мучиться над этой проблемой ему не пришлось – на столь лежала раскрытая медицинская карта Ольги Григорьевны Сергиенко. Последняя запись была датирована сегодняшним днем. "Кесарево сечение.
Ребенок – мертворожденный. Состояние матери после операции – нормальное. Плод утилизирован", – было выведено не по-докторски красивым и аккуратным почерком Нелли Кимовны Рябкиной.
Банда быстро пролистал карту. Все записи за последние два месяца, с момента нахождения Ольги в больнице, делались только Рябкиной и Кварцевым.
"Что ж, разберемся на досуге", – подумал Банда, запихивая карту во внутренний карман куртки.
Он окинул взглядом кабинет в надежде отыскать еще что-нибудь интересное, но, кроме сейфа, ничего не привлекло его внимания. А сейф, старинный засыпной сейф ручной работы, поддался бы разве что автогену.
Оставалась последняя надежда на разгадку тайны – морг больницы. И Банда, не мешкая, бросился туда...
Осень – время унылое.
Нелли Кимовна совсем не любила эту пору года.
Природа теряла многообразие цвета, яркость, буйство и мощь. Небо не привлекало взгляд своей прозрачностью и глубиной, рождавшей столько мечтаний и грез, а висело над самой головой серым грязным потолком, как будто придавливая к земле не только все живое, но даже мысли и чувства. Голые деревья с облетевшими листьями лишались всяческого очарования – сразу становились заметны, бросались в глаза все искривленные и поломанные сучья, и казалось, что они уже больше не тянутся вверх к этому промозглому небу, а как согбенные старухи, жмутся к земле, не в силах выдерживать тяжесть прожитых лет и перенесенных страданий.
Дождь, туман, лужи, слякоть, сырость, промозглый ветер с моря, промокшие туфли...
Какое уж тут "очей очарованье"! Тоска, да и только.
Ее не радовало сегодня даже удачно прокрученное прошлой ночью дело, принесшее очередную пачку долларов. Нет, конечно, деньги нужны, она к ним уже успела привыкнуть и не собиралась отказывать себе во всех тех бытовых мелочах и материальных радостях, благодаря деньгам появившихся в ее жизни.
Но сегодня, разбрызгивая глубокие грязные лужи колесами своей "девятки" на узких одесских улочках по пути в больницу, Рябкина не чувствовала удовольствия, вспоминая о долларах.
Азарт игры, с которым она принялась за этот бизнес, давно прошел. Это поначалу, когда нужно было все организовывать, находить нужных людей, покупать их, отлаживать всю систему и, как в награду за все труды, делить прибыль, милостиво "отстегивая" помощникам определенные суммы, – тогда все это ее радовало. Было по-настоящему приятно выплачивать "премиальные" – она выступала в роли работодателя и благодетеля, имевшего наемных работников. Ей нравилось, как заискивающе смотрели на нее те же Королькова и Кварцев, ожидая, пока хозяйка отсчитает очередную сумму. Отрадно было видеть и радость в их глазах, когда деньги перекочевывали наконец в их руки, и Нелли Кимовна тешилась мыслью о том, что это именно она дарит людям радость, делает их счастливыми. Она – их хозяйка.
Но все эти чувства уже давно отмерли. Теперь она все делала машинально – так, как автоматически работала запущенная ею машина похищения детей.
Похищение...
Было ли ей хоть когда-нибудь стыдно, просыпалась ли у нее совесть, не грызла ли по ночам ее душу? Умела ли она не отводить взгляда, встречаясь с глазами матерей, которым только что сообщили о том, что ребенок родился мертвым? Да, умела! Да, ей не было стыдно! Она просто самореализовывалась, она в конце концов делала свой бизнес, а если кто-то в результате страдал – это, собственно говоря, их проблемы. Азарт выигрыша, наоборот, радовал ее, пока... пока все не надоело.