Межесвет
Шрифт:
Шадрен не знал, что ответить.
— Морвена…
Она взяла его лицо в ладони и накрыла его рот своим: резко, неумело. Сначала он опешил, ощутив во рту вкус своей крови, потом взял контроль над ситуацией, направляя Морвену, показывая ей, как надо. Они целовались, памятуя о клыках, а когда Шадрен открыл глаза, то увидел перед собой другую девушку. Морвены нигде не было. Он потрясенно отшатнулся, махнул ладонью, словно пытаясь отогнать наваждение. Провел пальцем по саднящим губам: на них был пепел.
Темный флер, скрывавший лицо, еле заметно дрогнул. Шадрен встретился глазами с дис, и его рассудок мгновенно помутился, а рот наполнился слюной. С ужасом он понял, что она вызывает у него острое желание, подобно беззащитным жертвам из Дома Скорби. Красная жажда явилась внезапно и вопила в каждой клетке его преображенного тела. Ему хотелось попробовать, какова она на вкус. Он жаждал пить из богов.
Глава 19
(Летиция)
Ее веки были тяжелыми, как свинец. Над головой звенели голоса. Они думали, что девушка спит мертвым сном, и беззастенчиво откровенничали друг с другом. Летиция смутно сознавала, что не должна этого слышать, и ей хотелось открыться, как-нибудь обнаружить свое понимание происходящего, но она как будто находилась в состоянии летаргии: бодрствовать и не мочь двинуться.
— В конце концов, она — твоя жертва.
— Давно ты пришла к этому решению?
— Я все обдумала за сутки.
— Ей ты говорила иное.
— Это всего лишь фигуры речи.
Он засмеялся, презрительно и сухо.
— Тебе это известно не хуже меня. — В голосе Мирцеи отсутствовали знакомые бархатные интонации. Жрица говорила мало, а ее слова были сродни камням — тяжелые и лишенные чувства. — Она — аномалия. В ней есть Мана, как в проклятом ларце с бедствиями, в ней есть то, чего быть не должно. — Кассиан угрюмо молчал, и Мирцея сочла нужным добавить: — Я дала ей шанс.
— Теперь ты возомнила себя Богиней?
Комнату окутало молчание, густое и неприятное, как промозглый туман. Спустя минуту послышалась какая-то возня, шелест одежд и короткий сильный выдох, будто кто-то пытался задуть свечу. Мирцея извлекла из складок мантии увесистый томик в потертом кожаном переплете и теперь сдувала с него пыль. Обложка книги изобиловала витиеватыми символами, которые имели лишь отдаленное сходство с буквами, и оттого ее название было невозможно прочесть. Корешки страниц блестели золотом.
Брови Кассиана взлетели вверх.
— Гримуар? — с искренним изумлением спросил он.
— Конечно, — деловито ответила Мирцея. — Беспорядочные заклинания никого еще не довели до добра. Иногда я раздариваю их послушницам. Редко, — исправилась она, поймав недоверчивый взгляд юноши.
Жрица открыла книгу, шурша бумагой. Нечитаемые символы присутствовали внизу каждой страницы, а всю остальную их часть занимали изображения бабочек. В основном картинки были черно-белыми, хотя попадались и цветные, но одного мотылька было непросто перепутать с другим, поселившимся на соседней странице: узоры их размашистых крыльев отличались друг от друга столь же разительно, как свет и тьма. Все бабочки были заботливо приколоты к бумаге крошечными булавками. Кассиан широко раскрыл глаза, когда ближнее крылышко едва заметно затрепетало: долгое заточение было заклинаниям не по душе, и они желали вырваться на свободу. Мирцея поспешно накрыла крыло пальцем, и оно перестало двигаться. Она перелистнула несколько страниц, пока не нашла искомое.
— Это то, что нужно.
— Тебе не жаль ее? Ее едва не погубило проклятье Лете.
— А тебе ее жаль? — холодно осведомилась Мирцея. — Их имена странно похожи: Летиция, Лете. Ты не находишь это тревожным? Ты хочешь, чтобы она стала архиведьмой? Мало ли они натворили в свое время?
— Я не знаю, чего я хочу.
— Именно поэтому ты пришел ко мне, — сказала жрица тоном, не терпящим возражений, — и будешь делать то, что я скажу.
— Возможно, я… — Он замялся, не смог договорить. Его обуревали чувства, и сомнения в этих чувствах, и много чего еще смешалось воедино в его мозгу: требовалось время, чтобы разложить все по полочкам, а времени-то как раз и не хватало. — Мирцея, — произнес он тоскливо, не в силах подобрать нужные слова.
— Нет. — Жрица осторожно убрала булавку, сдерживающую заклинание. — Молчи. Я знаю, о чем ты думаешь, и я так думала когда-то. Люди слабы, Касс, но мы должны быть сильными. Если не мы, то кто? Ведьм, которых принимает Гильдия, доставляют туда в занавешенных клетках, как диких животных. Сюда приходят добровольно. Не о чем здесь думать, — твердо промолвила она, вкладывая ему в руку мотылька.
Он сжал кулак, и заклинание забило крыльями, возмущенное столь грубым обращением. Мирцея накрыла руку юноши своей, заглянула ему в глаза. Ведьмы были, есть и будут, но Кассиан такой один, и она не хотела его терять. Разве она не сделала для этой девочки все, что было возможно, как и для каждой заблудшей овечки, появлявшейся здесь с периодичностью в год-два? Летиция ди Рейз отправилась на поиски приключений и давно должна была понять, что мир не так приветлив и ясен, как видится с родного холма. Упоминание о Тени Охотника только убедило Мирцею в правильности своих суждений. В ковене учатся в парах, но из двоих остается только один.
— Спрячь. — Жрица захлопнула гримуар и убрала его в складки мантии. — Она просыпается.
Когда Летиция зашевелилась и открыла глаза, Мирцеи уже и след простыл. Госпожа ди Рейз прокручивала в голове обрывки разговора, и кое-что казалось совершенно очевидным: эти люди хотели ее обмануть. Жрица поманила девушку иллюзией силы, но она, как и Лайя-Элейна, не имела намерения ее обучать.
— Ты могла умереть, — заговорил он. — Зачем ты сняла браслет? Ты так сильно меня ненавидишь?
У него была лампа, и свет казался чересчур ярким и назойливым. Еще больше девушке докучали его упреки. Летиция прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Ей не давало покоя одно слово, слетевшее с уст Мирцеи. Оно врезалось в память и раз за разом стимулировало воображение: архиведьма. Это звучало так же замысловато, как, например, высокая магия.
— Касс, прошу тебя, не начинай все снова.
Ее щеки коснулось что-то твердое и холодное.
— Возьми.
Он протягивал ей перчатку. Летиция отвлеклась от своих мыслей и изумленно воззрилась на юношу. Его лицо отражало горечь и какую-то потерянность: трехлетний мальчик, оставшийся без отца и матери и вдобавок заблудившийся в большом городе, как будто одной беды ему было мало.
— Зачем это мне?
— Просто возьми.
— Хорошо. Если ты настаиваешь. — Чуть подумав, Летиция выразила свои опасения вслух: — А если она мне не по размеру?
— Примерь.
Перчатка оказалась впору. Внутри она была отделана мягкой кожей. Летиция приподнялась на локте, рассматривая обновку. Вставки из стекла и металла блестели в желтоватом свете.
— Подошла? Отлично. Она твоя.
— А ты?
— А я? — растерянно переспросил Касс, словно позабыл, что означает это слово. Во взгляде, которым одарили юношу, была неясная тревога. Он вспомнил ее залитое слезами лицо, как она тянула руки сквозь решетку, и в груди заныло сердце. Ему захотелось сказать правду, прямо сейчас, не откладывая. — А мне она больше не нужна. Ты окончательно проснулась? Помнишь то место, что я тебе показывал? С водопадом?