Межконтинентальный узел
Шрифт:
— Вы не виделись с Ивановым после того, как его отчислили?
— Ну отчего же… Виделись… Он ещё поцеловал меня и сказал: «Какая же ты дура! Слава богу, что все получилось так, пока ты молода и красива…»
— А ребенок? У вас есть ребенок?
Женщина покачала головой:
— Я только могла об этом мечтать… Не было никакой беременности… Я дважды приходила к нему, пыталась объяснить… Да разве объяснишь?
— Как он жил, когда его отчислили из аспирантуры?
— Продолжал работать. Дописал диссертацию… За полгода закончил…
— А чем он жил? — повторил Славин. — Деньги откуда?
Женщина вдруг улыбнулась; в ее улыбке были грусть, любовь, нежность, память.
— Он в преферанс обыгрывал торговцев из овощного магазина… Математик, поразительно чувствует комбинации в картах…
«Полковнику Славину.
За три дня до появления в обращении сторублевой купюры, заложенной в контейнер ЦРУ, на квартире Иванова собрались, как и обычно по пятницам, народный артист РСФСР Василий Аркадьевич Тубин, генерал-лейтенант Алексей Карпович Шумяков и кандидат физических наук, помощник академика Крыловского по связям с промышленностью Геннадий Александрович Кульков.
Полковник Груздев».
Работа-IV
Василий Аркадьевич Тубин бросил на пол шинель и, поискав глазами костюмера Галю, закричал:
— Надо же следить за реквизитом, голубушка!
— Чем и занимаюсь, — спокойно ответила та, продолжая вязать шарфик.
— Но по роли я батальонный комиссар! — продолжал неистовствовать Тубин. — А вы мне приляпали кубари — политрук! Это же совершенно разные характеры!
Славин, стоявший в павильоне возле камеры, недоуменно посмотрел на режиссера фильма Сазонова:
— При чем здесь петлицы и характер?
Тот пожал плечами:
— Это необъяснимо. Артист. Совершенно особая психология. А может, роль не выучил. Артистам платят мало, вот и вертится: на радио почитает, на телевидении снимется, в Бюро пропаганды киноискусства подрядится на выступления, — времени-то на искусство и не остается… — вздохнул Сазонов. — Пока будут менять кубари на шпалы, поучит.
— Это удобно, если я с ним поговорю перед съемкой?
— Да, бога ради… Мы начнем работать не раньше чем через час.
— Так долго готовитесь?
— Свет надо ставить, а у нас аппаратура тридцатых годов, рухлядь. Обязательно что-нибудь в декорации отвалится, пойдут искать постановщика, чтоб он гвоздь прибил. Найдут, уговорят, прибьет, а тут перерыв… Осветители его неукоснительно соблюдают. Они никак не заинтересованы в результатах работы съемочной группы, живут на зарплату, наш успех или провал их мало волнует. Попьют осветители чайку, а Тубин скажет, что ему пора на спектакль, — вся съемка сорвана. Так и живем…
— «Земля у нас обильна, порядка ж нет как нет», — усмехнулся Славин.
— Графом Алексеем Константиновичем Толстым пробавляетесь? — поинтересовался Сазонов. — Рискованно, весьма рискованно.
— Почему? — задумчиво рассматривая из темноты павильона лицо Тубина, спросил Славин.
— Сейчас появился целый сонм защитников дореволюционной истории России, стоят на страже величия державы, ее традиций.
— Правильно делают, по-моему.
— Ой ли? Гипертрофированная любовь ко всему своему — даже к тому, что кроваво и темно, — к добру не приводит. Я понимаю, Донской, Радищев, Чайковский, но когда иные радетели квасного патриотизма начинают меня убеждать, что Николай Первый был вполне интеллигентным человеком, чугунку в России построил, мне делается стыдно перед Пушкиным и Лермонтовым.
— Ну, такого рода монархические настроения просто неинтеллигентны, — заметил Славин, — и свидетельствуют о малой научной подготовленности собеседника. Не обращайте внимания, нервы сбережете…
— Нервов вообще не осталось, ошметки…
— Скажите, а Тубин в экспедиции всех в преферанс обыгрывает?
— Ах, вам и это известно? Ну и пресса… Да, он играет жестко, красиво играет, школа Иванова, ничего не скажешь.
— Школа Иванова? А кто это?
— Его приятель, математик… Поразительный мужик! Мозг как компьютер… Но он не только математик, он великий артист и психолог. Играет каждого участника пульки, рисует себе его психологический портрет, только поэтому и обставляет всех нас.
— Всегда?
— По-моему, всегда.
— Помногу?
— Да уж не на рубль.
— А куда деньги девает?
— Гуляка… Осталась пара-тройка мужских лет, потом старость, вот и торопится…
— Хорошо его знаете?
— Он к Тубину прилетал в Ялту, когда мы там работали. Я еще снял его в эпизоде, где гоняют на водных лыжах, он утер нос профессионалам.
— У нас нет профессионалов, — улыбнулся Славин. — Наш спорт любительский… Днем слесарь на заводе, а вечером едет в «Лужники» играть против сборной ФРГ, разве нет?
…Славин пошел на съемочную площадку, под свет юпитеров, к Тубину; тот сразу же сказал, что Митя Степанов его старый ДРУГ.
— Хочу сняться в его сценарии, но он мне одних злодеев предлагает, а на злодеях звание народного артиста Союза не получишь, нужна галерея положительных образов, да и премию дают только тем актерам, которые играют передовиков; удивляюсь, как Броневому дали орден за Мюллера…
Славин поинтересовался:
— А какое значение для роли имеет то, что вместо шпал вам повесили кубари на петлицы, Василий Аркадьевич?
— Не понятно? — удивился тот искренне.
— Совершенно не понятно.
— Никто не понимает трепетную душу артиста, — вздохнул Тубин. — А жаль. Если я батальонный комиссар, то и ощущаю себя по-комиссарски… Политрук — низшее звено политработников, надо искать свою краску, манеру поведения, а в режиссерском сценарии было: батальонный комиссар. К этому я и готовился, Симонова перечитал, Гроссмана, Бондарева с Быковым, Бориса Васильева… Нафантазировал характер, в сценарии-то один контур, не слова — жестянки, сплошная функциональность… И — на тебе, политрук!