Мга
Шрифт:
– Сначала думала чёрную, в белый большой горох, а потом увидела такую беленькую, всю-всю беленькую. Я выбирала, а тут какая-то женщина подошла, в синем платочке, прямо около меня закрутилась, возле косыночек: «Ой, мне бы купить, нужна мне такая». Старуха в лавке высунулась: «Таня, это ты, что ли?», а та закивала и на мою беленькую косыночку смотрит: «Вот эта прям моя, будто меня ждёт». Тогда я быстро деньги достала и продавщице протягиваю – вот эту, вот эту… Просто вдруг поняла, от жадности что ли, хочу такую косыночку, и всё тут. «Я на неё тоже смотрела», – как-то с претензией даже этой Тане говорю. И на
Эти радостные, никчёмные, суетливые разговоры про косыночки казались Гаю полными значения, и в иное время раздражали бы, а сейчас даже вызывали слёзы умиления. Впрочем, глаза могли слезиться и от непривычно яркого света, Гай улыбнулся и своей внезапно навалившейся сентиментальности, и попыткам эту сентиментальность объяснить чем-то другим, тем, что он застеснялся сам себя.
«Лиде бы понравилось это», – вдруг подумал он, и опять же ему стало радостно от того, что вспомнил Лиду. Везде Гаю чудились хорошие знаки. И эта косыночка… Так мило…
Даже опостылевшие нищенские обеды в монастырской трапезной, овеянные мыслями о Лиде, казались уютными и полными значения. На него разом упали то ли воспоминания минувшей ночи, то ли болезненный, но такой приятный бред. Утренний резкий звонок перекрыл плотным, душным полотном ночные видения, но разговор о косыночке мягким крючком подцепил и вытащил видение, от которого шла приятная дрожь по всему телу. Да, Гай уверен, что видел сон, но каким же достоверным, до запахов, ощущений, мельчайших деталей было это сновидение.
***
Ему приснилась сегодня Лида. Тени прыгали по обшарпанной стене, танцевали, дёргаясь, как эпилептики в припадке, размазывались серыми кляксами и снова концентрировались в подобие образов. Гай попытался прикоснуться к Лиде, но она испуганно отдёрнула к груди руку, вся как-то сжалась настолько отчаянно, что он тут же оставил всякие попытки удержать эту зыбкость. Хотя ему неистово захотелось тут же присвоить Лиду себе. Его тело узнавало её, Гай мог поклясться, что руки помнят податливую теплоту кожи, тонкий, почти незаметный пушок на сгибе у локтя, интимную ямочку над ключицами, когда Лида ёжится. Откуда он знал это? Давным-давно знал, чувствовал, жалел её.
– Вы о чём-то думаете? – спросил он, исполняя тем самым неловкий отвлекающий манёвр.
– Наверное, – пожала Лида гладкими плечами. Гай очутился в облаке тех самых духов, аромат которых он почувствовал и в прошлый раз.
– Я стояла тут и стояла, не зная, кто я и что мне делать, – виновато улыбнулась Лида. – Какой-то невероятно тоскливый комар всё плакал тоненько над головой, этот разрывающий душу плач всё никак не умолкал.
Она помолчала немного, словно раздумывая, рассказывать дальше или нет. Гай тоже молчал, понимая, что она заговорит только, если сама этого захочет. Потом Лида все-таки произнесла:
– Я так долго стояла тут. Кажется, целую вечность. И комар плакал и плакал. Не переставая. Тогда… Стали посещать мысли. Странные.
Лида опять посмотрела на него этим особенным, растерянным взглядом, от которого у Гая сердце переворачивалось, и на нем, на сердце, выступали горькие, никому не видные слезы. Он понимающе кивнул.
– Мне… Я в тот момент поняла, что больше всего на свете люблю ароматы. Всякие. Вот я вдыхаю долгое предчувствие дождя, и запах этот иной, совсем иной, чем, скажем, пахнет дождь, который пойдёт вот-вот. Я вдыхаю и закрываю глаза, всё, что мне нужно – выделить и запомнить составляющие, чтобы потом повторить их. Чувствуете: угольной кислоты сейчас немного больше, чем азотной?
Гай оторопело кивнул и закашлялся от вранья. Конечно, он этого не чувствовал. Но Лида обрадовалась:
– Это потому что грозы далеко. И – очень непривычно – большая концентрация серы. Странное ощущение, но, пожалуй, мне больше нравится, чем нет.
– Простите, – наконец-то прокашлялся Гай. – А зачем вам… Выделить и запомнить составляющие?
– Чтобы добавить в композицию, – ответила Лида. – Немного дождя никогда не помешает. И от нюансов зависит: будет ли это предчувствие или надежда. От одной-единственной ноты. Вы чувствуете разницу между предчувствием и надеждой?
– Вы – парфюмер? – догадался Гай.
– Да… Нет… Не знаю. Ароматы. Я очень люблю ароматы.
Она задумалась и вдруг поникла:
– А больше ничего… Ничего не знаю. Мокро и холодно. Сначала – тёплая свежесть дождя на коже и желание сохранить момент в аромате, а потом – мокро и холодно. И темно.
Глаза её превратились в два огромных, наполненных ужасом провала, когда Лида взглянула на Гая. Он знал один, только один способ избежать холода и темноты. И тогда Гай в этом своём сне взял Лиду за руку, тонкую и прохладную, ощущая через узкую ладонь всю прозрачность её невесомого существа. От этого лёгкого прикосновения пали преграды, которыми Господь зачем-то разделил души, Гай хлынул всеми своими смыслами в основу другого человека. Как будто одна река, бешеным, переполнявшим натиском выломала плотину и вторглась в соседние воды.
Близость другого ударила в голову, и он потянул Лиду за собой, ещё не понимая, что делает, в подъезд, а потом наверх. По пути на третий этаж лестничные пролёты выстреливали бутонами распускающихся цветов, густо завивались лианы, небрежно выплёвывая на закрученную гибкими побегами стену сладко пахнущие цветы. Огромные нежно-фиолетовые колокольчики трепетали лепестками от любого движения, а потом они оказались в комнате, которая прижала Гая к Лиде так плотно, что для разговоров места не оставалось.
Он вдруг стал кем-то другим, вроде и Гаем, но в то же время человеком, в котором чувства обострились настолько, что опрокинули его в область совершенно неизведанного. Кровь стучала в висках, била в кончики пальцев, кружила голову, отдавалась тёплой волной в колени.
– Тебе не будет темно, – только и смог сказать Гай, зарываясь лицом в её сладко пахнущие волосы. – Теперь никогда не будет темно, обещаю…
Он почувствовал вкус её губ, медово-хмельной, как цветы, распустившиеся в вонючем, старом подъезде, и готовность губ раскрыться такими же трепещущими лепестками навстречу. Бурная горная река по имени Гай вливалась в подземную реку по имени Лида, пробуждая к страсти её тёмные, мёртвые воды. Тонкая рубашка свалилась с одного её плеча, являя режущую глаз белизну и хрупкость, он сжал оголившуюся кожу требовательной ладонью и застонал от предчувствия наслаждения…