Ми диез
Шрифт:
– Ну и что? Ну, был такой.
– Помнишь, за руку никогда не здоровался? Рука занята. Пистолет все время в руке носил, за середину, так что из кулака рукоятка торчала и ствол. Чтоб не выстрелить ненароком. Построит строителей - такой вот каламбур!
– и спрашивает: кто сегодня меньше всех выполнил норму, четыре шага вперед! Сержант выталкивает назначенных. "Сколько процентов?" "Восемьдесят".
– "Сачок!" - и пулю в лоб. А кто лучше всех сработал? спрашивает.
– Сколько перевыполнил? Полторы нормы? Врешь - и тоже в лоб. Идейный... На идее и погорел. Была у него идея в спорте
– Тебе никто не поверит, - с трудом выговорил собеседник.
– Начал с пирамид, а кончил чем?
– Я еще не кончил, - сказал старик.
– Я еще, признаться, даже не начал.
А в дверь опять постучали. Наверное, день этот был днем визитов. Впрочем, может быть, это был год? Когда лежишь и некуда больше опешить, и ничего уже не ждешь, время тянется непонятно.
Пришел к старику незнакомый, его примерно лет, человек. Но, правда, ухоженный, не чета хозяину. Кожа гладкая - подтянута за ушами. Костюм, ботинки, галстук - выше всяких похвал.
– Вы должны, - тяжело, одышливо заговорил гладкий.
– Ничего и никому я не должен, - немедленно ответил старик.
– Я неправильно выразился, - с достоинством поправился гладкий.
– Я прошу вас подписать вот эту бумагу. О том, что я тоже строил канал.
– А вы не строили, - радостно уточнил старик, - на самом деле?
– Строил, строил, - поморщился гладкий.
– Точнее сказать, участвовал. Не там, где основной, большой канал рыли, а на одном из малых, боковых. Неразбериха какая-то с бумагами, - пояснил.
– Примазаться хочешь, - понял старик, - к славному подвигу?
– Ну, насчет славы, это сейчас, - не сдавался гладкий.
– Мы-то с вами знаем, как проходила тогда всеобщая канализация. Я сам занимаюсь историей. Мне просто необходима такая справка, для моей работы. Так как? Знаете ли, я ведь тоже могу вам быть в чем-то полезен, и даже во многом, заметьте.
Две кости и череп. И надпись: яд. "Продайте мне, я ведь тоже гад. Буду гадом с ядом".
– "Чтобы гадом с ядом стать, нужно круглую печать. Нет? Так будь хоть трижды гад, не добудешь себе яд".
– Мя!
– сказал старик.
– Не понял, - насторожился гладкий.
– Значит, действительно, не копал, - прищурился старик, - а то бы понял. Историк, говоришь? Ну, так и иди отсюда, твори свою историю, пока не помянул я тебя в мемуарах. Что-то лицо мне твое до жути знакомо. Не ты ли допрашивал меня тогда, перед каналом?
– Что вы! Что вы!
– открестился гладкий.
– Я совсем по другой линии работал.
– Все равно, чую, вспомню я про тебя что-нибудь примечательное. Где там твоя визитная карточка, чтобы имя не забыть?
– Так ты подпишешь мне справку или нет?
– обозлился наконец гладкий.
– А я даже подписываться не могу, - ответил на это Л'оро.
– Руки дрожат. Я давно уже сам не пишу, только диктую. И я про тебя надиктую, соратничек!
В дверь опять постучали, и еще постучали, но не входили.
– Войдите!
– крикнул старик, обрадовавшись перемене. И вошли в квартиру двое, разных лет, но оба - в очках, с чемоданчиком и в черном. Гладкий посмотрел на них неприязненно и стал прощаться. "Ну, я еще зайду", сказал он и сгинул. "Мародер", - подумал старик. "Шакал", - согласился с ним собеседник.
Вошедшие вежливо молчали, вид у них был понимающий и несколько даже сочувственный.
– Ну, что?
– сказал им старик.
– Я из МИДа, - сообщил тот, что помоложе.
– Извините, мы не смогли до вас дозвониться.
– Телефон сломался, - полуправдой ответил старик. Сломался или сломан это уж дело его и телефона, и незачем впутывать в личное гостей, особенно незваных и незнакомых.
– Поэтому мы вынуждены были прийти к вам без приглашения, - продолжал приятным голосом тот, что помоложе.
– Этот господин Эн из панамского посольства хочет познакомиться и поговорить с вами.
Старик посмотрел на Эн повнимательнее - Эн улыбался ему, как счастливый отец блудному сыну, и старику это не понравилось. Такие улыбки на его памяти всегда кончались плохо. "А чего бояться?" И разозлился.
– Так что у вас?
– поторопил он Эн.
– Я адвокат, - дружелюбно представился Эн, и его очки вспыхнули и засияли, закрыв глаза напрочь.
– А я вот болею, - противопоставил старик.
– Дас шпильт каин роле, - обнадежил адвокат.
– Бат ю а не больной, ю а, прежде всего, ун герой национала. Ву компрене?
– Компрене, - потерянно ответил старик.
– А в чем дело?
– Ю халд брат, - утвердил адвокат, - и он нас оставил.
– Меня оставил, - мрачно поправил старик.
– Нас всех, - настоял адвокат, и добавил зачем-то: - Ин Панама, ин зайн отель "Глория".
"Изменение в анкете, - понял старик.
– В графе "имеете ли?" Полета лет назад бы такое изменение - и канала бы не было. Был бы канал без меня. То есть - что ж это я? Брат все-таки..."
Хорошо, когда в кармане пиджака лежит открытое бритвенное лезвие. Очень удобно: всегда можно достать и, не тратя времени на распечатывание пакетика, побриться, - если, конечно, окажется под рукой станочек-зажим. Правда, при таком способе хранения можно случайно и порезаться, неожиданно и быстро опустив руку в карман по какой-нибудь надобности. Но этого легко избежать: нужно только постоянно помнить, что в кармане пиджака лежит открытое лезвие бритвы.
– Я скорбеть, - проникся адвокат, - вместе с вами.
– Ладно, - сказал старик.
– Ясно. Спасибо, что зашли.
– Но вы несете убытки, - огорошил его адвокат.
– Чего уж, - сказал старик, - возраст...
– Вы сейчас каждый день несете убытки: популярный отель, ресторан, плавательный бассейн. Процветающее дело - без хозяйского глаза.
"Во - чешет!
– восхитился старик.
– А то на трех языках двух слов связать не мог", - но вслух сказал самое необходимое: