Ми диез
Шрифт:
– А какое я имею ко всему этому отношение?
– Самое прямое!
– принял правила игры гость. Он быстро и торжественно достал из чемоданчика разноцветные бумаги с водяными знаками, подписями и печатями. Л'оро оглянулся на мидовца, тот нехотя кивнул, все, дескать, верно. Тогда старик с любопытством посмотрел на красивые бумажки.
– Но это вас совершенно ни к чему не обязывает, - подошел поближе к кровати мидовец.
"Вы обязаны обеспечить выполнение
– "Вас понял", - отрапортовал Лоро, стоя навытяжку у телефона. "Разрешите доложить, хотел сказать он.
– В охране зоны - мой лучший друг. Вправе ли я сообщить ему? Что будет с охраной, если связь прерывается?" Молчание длилось несколько секунд. "Вопросов нет?
– сказали в трубке.
– Тогда приступайте".
С вечера по зоне прошел слух, что будет бунт и чтоб сидели все тихо, не высовывались. До этого за неделю строительство село на голодный паек: не подвезли продовольствие. Голодали все, даже охрана - с канала ни до одного населенного пункта самоходом было не дотянуться, снабжение шло централизованно, только паек охране полагался повесомей, чем строителям. И все-таки бунта не ожидали, новость напугала. К тому же стояли морозы. До утра все заледенели в нетопленных бараках. А утром прибежал вертухай, крикнул, что любого, кто высунется, посекут пулеметами.
Л'оро сам этого не видел: отбыл последним транспортом в столицу, как было сказано. Не видел, как на нарах сбились все вместе, чтобы греться теплом живых, но к вечеру, к следующему утру, на третий день живых уже не было. Из пулеметов действительно били, но пытались выскакивать лишь немногие, они и остались лежать за порогом. Остальные ждали: разберутся, кончится же эта история когда-нибудь. Она и кончилась. Неделю охранка караулила мертвые бараки. Но потом и охранников прикончили на пару холод и голод.
– Необходимо как можно скорее уехать, - объяснял между тем адвокат. То есть, приехать, вступить во владение. Вам понравится. Море, солнце, воздух. Какой там воздух! Это как раз то, что вам нужно сейчас. И доктора - хорошие, дорогие доктора.
А в южную зону, говорят, не подвезли воду. Мороз, пожалуй, добрее.
– Никуда я не поеду.
– Как?
– растерялся Эн, а мидовец обрадовался.
– Да так, - ответил старик. Помолчал, досказал решенное: - Отель продать, раз уж он такой популярный, и все остальное тоже, деньги перевести сюда. Вы уж с ними сами, - обратился он
– Конечно, конечно, - обнадежил просиявший мидовец, - отдыхайте, все будет сделано.
– У него что, никого не осталось, кроме меня?
– спросил старик у Эн.
Когда они наконец закрыли за собой дверь, собеседник поинтересовался:
– Отчего бы и не поехать? На людей посмотреть?
– Я на людей за свою жизнь насмотрелся, слава богу, - ответил старик. У меня от них, от людей, в горле уже сухо и волосы вылезли. Как-нибудь доживу без перемен.
– Слушай, я давно спросить хотел: для чего тебя в столицу тогда вызвали?
– Не вызвали, пригласили. Празднества тогда в столице устраивались, в честь передовых строителей канала. С вручением наград и всенародным ликованием.
"Надо будет не забыть продиктовать еще вот что: соблюдающие справедливость соблюдают ее из-за бессилия творить несправедливость, а не по доброй воле. Это мы легче заметим, если сделаем вот что: дадим полную волю любому человеку, как справедливому, так и несправедливому, творить все, что ему угодно, и затем понаблюдаем, куда поведут его влечения. Мы поймаем справедливого с поличным: он готов пойти точно на то же самое, что и несправедливый - причина тут в своекорыстии, к которому, как к благу, стремится любая природа... Надо не забыть. Пусть это не я придумал, но мне могут скорее поверить, чем древнему покойнику. Ведь я выжил, я жив, значит, прав".
– Хотел бы я быть на той площади, со всеми вместе, - закручинился вдруг собеседник.
– Все мы должны быть вместе. Все, кто строил. Не повезло. Но ведь и смерть работала на общее благо.
– Какое там благо... Просто новый начальник, тот, что после круглоголового был, помнишь, усатый?
– все продовольствие разом продал. Вот и весь бунт. Вот и все благо. На фоне ликования. И знаешь, нас слишком долго держали всех вместе, обивали в массы, строили в колонны. Я, кажется, впервые в жизни сам по себе, один. А теперь еще и родственников за границей нет. Сбылось. Вот оно как.
– А деньги тебе зачем?
– Племяннику отдам, - сказал старик.
– Он молодой, ему пригодятся.
Легок на помине, осторожно, убедившись, что в соседней комнате посторонних нет, из-за двери вышел племянник.
– Спасибо, дядя!
– сказал он.
– Ты теперь на минутку, пожалуйста, еще засни!
– Ладно, - сказал старик.
– Ты заходи, когда что нужно.
И заснул.