Мифогенная любовь каст, том 1

Пепперштейн Павел Викторович

– Напружинить и прыгнуть – вот как. Белая пустота – она отпружинивает хорошо.

С этими словами доктор достал из чемоданчика четыре металлические пружины, похожие отчасти на диванные. Сверху на пружинах было укреплено нечто вроде больших сандалий с ремешками, – сделано так, чтобы в них можно было вставить ногу прямо в сапоге.

Доктор так и сделал, быстро нацепил на ноги пружины и кивком указал Дунаеву поступить так же. Дунаев надел пружины, затянул ремешки. Попробовал сделать шаг – и тут же его подбросило в небо. С изумленным криком он приземлился уже за пределами поместья, на дороге, возле горящего мотоцикла с коляской. Раненый немец, лежащий на обочине, вытаращился на него и побелевшими губами пролепетал: «О, майн Готт!»

Дунаев включил невидимость и дальше запрыгал уже невидимый, чтобы не пугать людей, и так измученных ужасами войны. Следующий прыжок перенес его уже за город, и он приземлился в середину белоснежного квадрата, по краям которого равномерно шагали загадочные румыны. И тут его так подбросило, так отпружинила «белая пустота», что

дыхание перехватило! Высоко в небе его нагнал Айболит – вытаращенный, хохочущий, с белым пламенем седых волос на голове.

– Эх, пружинит, как отбрасывает! – крикнул он. – На Славу!..

– Слава! – раздался из глубины неба мальчишеский вопль. – Слава, товарищи!

Они увидели, что их нагоняет Максимка, прыгающий на таких же точно пружинах. За ним скакали Радный и Джерри. Джерри был совершенно нагой, мокрый с головы до пят и со свистом рассекал воздух граблями, улюлюкая и визжа. Радный в ожерелье из черепов, с почерневшим от скачки лицом, размахивал веслом и молчал. Но так громко скрипел зубами, что казалось – режут стекло. Глаза его светились желтым светом, отбрасывающим два луча в ночи.

Упоение ночной скачки охватило Дунаева. Раз – и уносились в зелено-черное небо! Два – и приземлялись на белый квадрат из прямоугольной пустоты, огороженной румынскими фигурами. Три – и взлетали еще выше, до самой полной луны… и так неслись вперед сквозь свист и скрежет ветра, сопровождаемые боевым визгом товарищей.

В мозгу Дунаева прозвучала радиосводка Совинформбюро: в Бухаресте, столице Румынии, вспыхнуло восстание. Ебаный Ион Антонеску свергнут. Власть принял румынский король Михай. Румыния разорвала союзный договор с Германией и вышла из войны. Красная армия вошла в румынскую столицу, приветствуемая многотысячными толпами жителей освобожденного Бухареста.

Далеко от темной земли, где лежало поле, леса, города и реки, поднялся тихий и рассыпчатый крик «Ура!».

«Ура!» – орали озера и перелески, люди спящие и бодрствующие, дороги и домики, и даже убитые немцы шептали «Ура!». Что-то стало взлетать от земли, и проноситься в лунном свете, и падать обратно. Тысячи и десятки тысяч темных растрепанных предметов взлетали в воздух. Дунаев понял – это цветы.

Пять фигурок неслись на пружинах, среди взлетающих и падающих цветов, словно бы вырезанных из черной бумаги на фоне лунного неба. Неслись, обратив дикие лица к полной луне. Впереди исступленно прыгал Айболит, и казалось, это уже не доктор, а бешеное кенгуру в белом халате с седым хохолком на голове. Они неслись к границе Венгрии, где пока что еще царствовал ебаный Хорти. И душа Дунаева пела, охала и ухала, в ритме скачков, взлетов и приземлений.

Глава 34

Венгрия

Миллионам внимающих толпМы читаем историю битвы.Но не людям! Не людям, которых действительно нет.И не к людям Дунаев свои обращает молитвы —От Снегурочки спящей он свой получает совет.Нескончаемый медленный лес протянулся в окраинах диких,Он заслушался стоя, не смея стряхнуть снегиря,Превратившийся в слух до последней своей земляники.И до станции дальней, где светятся два фонаря.Мириады пылинок, лежащих везде где попало,И хрустящий песок, и листва, и круги на воде,Подоконники, мухи, подвалы, и кол, и мочалоЗавороженно встали, человечьей внимая судьбе.Несчислимому ведому всех свояков мы читаем:Все, считай, свояки – и грибы, и осенняя грязь!И застыла вся публика, явно того ожидая,Как герой повергает врагов, грохоча и смеясь.Подавай им кино! Подавай им великую бойню!Но героя внезапно уносит поток вещих снов.То герой – не герой, то он зельем каким-то опоен,То бежит, то дрожит от бессвязных магических слов.И тогда все углы заворочались недоуменно,Приподнялась листва, и пожала плечами трава:«Где

здесь славная битва? Где яростный бой раскаленный?Где тут подвиг отважный? И где здесь людская беда?»Повороты видны, коридоры и комнаты ваты —Те дешевые комнатки, плюшем обитые встарь.Пенопласт раскрошился. Лежит паралон сыроватый,И как будто бы гулко порой забубнит пономарь.Эй, казачество дней! И веселые тени предместья!Натянуть повода! Вот лекарство в назначенный час!Вот вам битва веществ! Окисление вместо предвестья.Огорчение взрывов. Засолка погон на плечах!И тогда белый клин журавлей полетит, соревнуясь,Белым временем став, бесконечным и ясным всегда.Снизу блещет война, сверху небо лежит, не волнуясь.А вокруг беготня – все оттуда бежит в никуда!

«Хорошо! Наконец-то, блядь, вышли на оперативный простор! Теперь нас не остановить! Сейчас с ходу вломимся в Венгрию!» – так упоенно думал парторг, несясь на пружинах. Впрочем, он знал, что Венгрию нацисты превратили в мощный бастион, что там сосредоточены огромные силы врага. Догадывался, что бой за Венгрию не будет легким. Но к тому, что их ожидало, парторг оказался непод-готовлен. Хотя он вроде уже был вообще ко всему готов, все воспринимал как должное, но есть вещи, которые в любой, даже самой задубевшей и залихватской душе могут без труда отыскать нежное и неожиданное место: так герой находит на брюхе дракона выпавшую чешуйку и в это случайное оконце всаживает свой кинжал.

Они неслись к венгерской границе, и вдруг он увидел, что там, где эта граница проходит, пологий ландшафт словно бы сломан и дальше земля поставлена стоймя, словно пол комнаты там кончался и начиналась стена. Стена эта, так же как и пол, покрыта была холмами, деревнями, лесами, по ней текли реки и блестели озера, непонятно каким образом не выплескивающиеся и не стекающие по вставшему стеной ландшафту.

«Ни хуя себе! Венгрия-то, оказывается, вертикальная…» – подумал Дунаев, пораженный этим открытием.

Главное, снизить скорость скачки на пружинах уже было невозможно, слишком они разогнались.

Пружины несли их, не спрашивая об их желаниях, только ветер хрустел и крякал. Айболит несся первый, превратившись в сияющее Алмазное Кенгуру, за ним яростно резали и топтали простор три славных берсерка (русских богатыря) – Джерри, Глеб и Максимка.

– Земля! Воздух! Земля! Воздух! – орал Радужневицкий в ритме своих гигантских скачков.

Достигнув Венгерской Стены, Айболит, не замедлясь, врезался в нее и рассыпался в алмазные крошево. Следом грянулся об Стену бравый Максим, но не разлетелся в стороны от удара, а расплылся черным антрацитовым пятном, в котором сверкали и переливались темно-лиловые искры. Запахло свежим, горячим асфальтом, как пахнет из-под катка, когда кладут и ровняют новую асфальтовую дорогу. Джерри хлопнулся об Стену с влажным большим чмоком, словно сочно поцеловав ее всем телом, и обратился в темно-зеленую каплю. Казалось, капля тяжела и сползет вниз, но она поползла вверх, студенисто дрожа в тихом хохоте. К запаху свежего асфальта примешался острый запах свежескошенной луговой травы. Глеб Афанасьевич впечатался в Стену, и показалось, что в этом месте поставили сургучную печать, в которую вдавили перстень Флинта – знак черепа был виден секунду, но сургуч двинулся вверх, и изображение смешалось. Аромат почты прошел по окрестности. Парторг Дунаев, словно гарпун, выпущенный из пушки, летел на Стену. Еще секунда – и только Пушкин разыщет следы лихо прожитой жизни.

Говорил гарпун летящий:«Вот мой путь! Я прям и дик.Я охотник настоящий.Предо мною – Моби Дик!»Белый бок все ближе, ближеСреди черной, пенной жижи.Белый Бок как Белый Бог —Прочный, грубый, как сапог.Наконец-то он, вонзаясь,В сладкий белый жир вошел.В мокрой коже отражаясьС тихим свистом: «Хорошо!»А навстречу вдруг вельможи,Все в дрожащих кружевах,На большой букет похожи —Радость в старческих глазах!Оказался тут салончикОдной княгини из Земли,На груди у ней кулончикС темной искоркой внутри.