Мифологемы
Шрифт:
Мы отделились от своей отногенетической основы, и только терапия, трансцендентное переживание или случайно возникшие близкие отношения дают надежду на исцеление внутренней духовности. В моменты проявления спонтанности, быть может, во время танца, занятий спортом или избыточной спонтанности мы можем ненадолго снова ощутить связь с первозданной формой.
Как основа будущности ребенок часто является предвестником всего нового, компенсацией односторонности прошлого. Подумаем о Моисее, который мог младенцем умереть в корзинке среди зарослей тростника, где его нашли, об Иисусе, избежавшем гибели при избиении младенцев, Гаутаме, презревшему роскошь и удовольствия в родительском дворце, и о многих других, имея в виду, что, приходя в этот мир, ребенок приносит с собой новый принцип управления, хотя и подвергается при этом угрозе, исходящей от старого и прошлого. Обрекая себя на мученичество или будучи превозносимым,
69
Кабиры (по-финикийски Kabirim означает «Великие боги») – древние пеласгические божества, которых чтили как помощников Гефеста, преимущественно на островах Лемнос, Имброс и Самофракия. Маленькие существа, наделенные особой силой и мудростью, способные оставаться невидимыми, избавлять от опасности или, наоборот, карать за проступки. – Примеч. ред.
Бог-ребенок – это символ увеличения масштабности вследствие изменения системы ценностей. С точки зрения психодинамики рождение действительно происходит в бессознательном; его символами служат мрак, пещера, ясли [70] . Холистический мотив Самости через воздействие трансцендентной функции привносит на порог сознания новые ценности. Они могут появиться в образе ребенка в наших сновидениях; во внезапном возвращении к нашему брошенному ребенку или же при встрече с реальным ребенком на нас могут нахлынуть воспоминания о формирующем ребенке, ребенке-форме. Тем не менее в столь хрупком сосуде, каким является ребенок, содержится будущее целого рода.
70
Ясли – кормушка для скота, где согласно евангелиям родился Младенец Христос. – Примеч. ред.
И наоборот, в своей книге «Ребенок Кали» Джеффри Крипал [71] прослеживает переживания имагинального видения Рама-кришны [72] в XIX веке вплоть до видения пустоты. Рамакришна видит Кали, богиню смерти, мертвых и прошлого (Goddess of Death and Passing Things), которая поднимается из вод и рождает ребенка, а затем поедает его. То, что вселяет ужас в Эго, более масштабное сознание впоследствии осознает как «преходящий момент на гребне мистической опустошенности», откуда следует вывод, что «все является пустотой» [73] .
71
Джеффри Крипал – профессор религиоведения в Университете Раиса в Хьюстоне, а также преподаватель в хьюстонском Центре юнгианской психологии.
72
Шри Рамакришна Парамахамса (1836-1886) – реформатор индуизма, мистик, проповедник, один из наиболее почитаемых религиозных лидеров Индии. – Примеч. пер.
73
Kali's Child, p. xiii.
В момент умирания Рамакришна рисует в своем воображении всю Вселенную как формирующую и изменяющую форму энергию, в которой происходит то, что Эго могло бы назвать умиранием реальности, и остается лишь сама энергия, которая становится доступной через тантрическое возбуждение, а не посредством конвенциональных отправлений культа. (Таким образом, например, известная статуя Бернини [74] Терезы из Авилы [75] служит иллюстрацией этого оргиастического экстаза через coniunctio [76] с Божеством.)
74
Джованни Лоренцо Бернини (1598-1680) – итальянский архитектор и скульптор. «Экстаз Святой Терезы» – значительное произведение зрелого мастера, оно находится в алтаре капеллы семейства Корнаро в церкви Санта-Мария делла Витториа в Риме. – Примеч. пер.
75
Тереза Авильская, Тереза Иисуса, Тереза де Аумада из города Авилы (1515-1582) – известная католическая святая, первая женщина-богослов в истории католической церкви, первая испанская писательница, автор мистических сочинений, монахиня-кармелитка, реформировавшая кармелитский орден, создав направление в монашестве под названием «босоногие кармелитки». В ее мистическом трактате «Внутренний замок» душа изображается как замок с многочисленными комнатами и переходами, в центре которого находится Христос. – Примеч. пер.
76
Coniunctio (лат.) – связь, родство, близость, содружество, согласие, супружество. – Примеч. ред.
В данном случае снова мотив ребенка открывает путь к возможности постижения более глубокого смысла, чем до сих пор. Если образ ребенка появляется в сновидении, он вполне может содержать возможности, которые существуют в психике, но при этом отрицаются или остаются бессознательными. Такое мнение о важности архетипа младенца свидетельствует о том, что зародыш целостности уже присутствует внутри психики, и, как обычный ребенок подчиняется генетической программе развития, так и психика раскрывает целостную личность через такие знаки и намеки, заложенные в будущности ребенка.
При этом, как мы уже видели, эта целостность так же связана со смертью, как и с развитием. Мы всего лишь единицы из тех Десятков Тысяч Умирающих, – факт, который отрицало бы Эго, и вместе с тем по иронии судьбы всевозможные формы отрицания являются prima facie [77] свидетельством сверхматериального характера психики. Будучи органом сознания, Эго ограничивается предписаниями, конечными числами и сокращающимся числом дней. Будучи органом души, психика содержит в себе абсолютно все: все и вместе с тем ничего, начало, конец и цель.
77
Prima facie (лат.) – на первый взгляд. – Примеч. пер.
Младенец, в своем единстве и своем плюрализме, может в той же мере служить символом этого онтологического таинства, как и любой другой символ. Что касается младенца как символа плюрализма, то нам следует запомнить, что внутри нас существует не один ребенок, а множество, целый виртуальный детский сад различных энергий, программ и ценностей. Если они остаются недоступными сознанию, как часто и бывает, эти части психики реализуют замечательную способность к независимому самовыражению. По существу, в состоянии психологической диссоциации в целых областях личности может доминировать какой-то из таких «детей», что часто приводит человека в сильное смущение.
Внутри каждого из нас есть ребенок, который должен стать героем и одолеть демонический мрак. Наряду с ним у нас внутри есть зависимая, ленивая, инфантильная часть, которая, проявляясь, может причинить ущерб внешним отношениям, препятствовать риску, удерживать нас от взросления. Много современной болтовни в отношении «внутреннего ребенка» побуждает к регрессии и сентиментальности, к избеганию сложностей взрослой жизни. Все мы чувствовали у себя внутри брошенного ребенка, покинутого ребенка, но как часто мы вспоминаем, что такое отделение необходимо для личностного роста и индивидуации? Аналогичным образом мифологема младенца представляет собой спираль. Мы начинаем свою жизнь зависимыми, беззубыми и глупыми, и заканчиваем ее зависимыми, беззубыми и глупыми.
Внутри этого одного мифического образа содержится огромное изобилие человеческих переживаний. Вне всякого сомнения, он возникает из нашего конкретного восприятия, но вместе с тем есть нечто, восходящее из недр психики и порождающее символическую сложность и глубину. Юнг делает следующее очень емкое обобщение мифологемы ребенка:
Он воплощает жизненные силы, существующие за пределами ограниченного пространства нашего сознания; он служит воплощением подходов и возможностей, совершенно неизвестных нашему одностороннему сознанию. Он представляет собой целостность, объемлющую глубинные начала Природы. Он воплощает самое сильное и неотвратимое побуждение, присущее каждому человеку – стремление к самореализации. [78]
78
"The Psychology of the Child Archetype", The Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9i, par. 289.
А значит, то, что заложено в начале, остается до конца, сопровождая нас на протяжении всего жизненного пути.
Глава 4. Родители
Когда нам приходит на ум слово родители, то практически сразу вспоминаются собственные родители. Как же в своих представлениях мы можем выйти за ограничения комплексов, за рамки собственной биографии? Случалось ли однажды представить этот образ, воздействие которого было бы нейтральным? Наверное, нет, ибо то переживание, которое испытывает человек в отношении отца или матери, составляет основной комплекс, то есть первичное, аффективно заряженное имаго в его жизни. Они были в самом начале, они были посредниками всех ощущений, связанных с огромным внешним миром, и восприятия этого мира и способствовали исчезновению или возрастанию внутренней травмы, через которую мы приходим в жизнь. Даже если посмотреть объективно, отстраняясь от эмоций, и обратиться к рассудку: разве не комплекс формирует те самые очки, через которые человек видит мир?