Мифы и легенды народов мира. Центральная и Южная Европа
Шрифт:
— За все золото мира я не соглашусь показать себя трусом и сражусь с Роландом, если только мне удастся его обнаружить!
За ним, пеший, несется быстрее конного Мальприм Бригальский и, с Марсилием поравнявшись, восклицает:
— Идем в долину Ронсеваля, и смерть Роланду, если он мне попадется!
Спешит к ним и эмир из Бадагера, красавец собой, с лицом гордым и ясным, истый барон, будь он христианином. Все бегут к племяннику Марсилия и грозят Роланду смертью.
Так собрались двенадцать пэров короля Марсилия; они берут с собой сто
битву, и вооружаются, удалившись в сосновый лес. Они надевают свои сарацинские доспехи, все на тройной подкладке; на головы надевают сарацинские шлемы и пристегивают к поясу каленые сабли. Ярко блестят их щиты и копья; по воздуху развеваются трехцветные знамена.
Спешившись со своих мулов, они пересаживаются на коней и движутся плотными рядами… День был ясный, и оружие неверных сверкало в солнечных лучах. От звука тысячи медных труб дрогнул воздух.
— Друзья мои, — воскликнул Оливье. — Сдается мне, не миновать нам боя с сарацинами!
— Дай Бог, — отвечает Роланд, — наша обязанность отстаивать здесь короля: всё мы должны сносить ради нашего повелителя, надо терпеть нам и зной, и стужу, и раны, и увечья. Наше дело — наносить молодецкие удары, чтобы не сложили о нас дурной песни. И уж, конечно, не я подам пример трусости.
НАЧАЛО ВЕЛИКОЙ БИТВЫ
Оливье, взобравшись на поросшую мхом скалу, окидывает взором зеленую долину, видит все мусульманское войско и зовет Роланда.
— Какой шум доносится до меня со стороны Испании! — говорит он. — Сколько сверкающих доспехов и блестящих щитов!.. Плохо придется нашим французам! Все это по милости негодяя Ганелона: он заставил поручить нам это дело.
— Молчи, Оливье, — отвечал Роланд, — Ганелон — мой отчим, и я не хочу слышать о нем ничего дурного.
Стоит Оливье на высокой скале. Оттуда открывается ему все испанское царство и великое полчище сарацин; блестят их золотые шлемы, усыпанные драгоценными камнями, расшитые доспехи, щиты и копья, развеваются знамена; не сосчитать их батальонов, не окинуть глазом всего войска! Оливье, ошеломленный, спустившись со скалы, подошел к французам.
— Столько нехристей увидел я, как никто на свете, — сказал он, — их по меньшей мере сто тысяч. Битва, великая битва предстоит вам! Дай вам Бог силы, французы! Держитесь крепче и не сдавайтесь!
— Да будет проклят тот, кто побежит, — отвечали французы, — мы все готовы лечь до последнего!
ГОРДОСТЬ РОЛАНДА
— Велико мусульманское войско! — сказал Оливье. — А наших французов очень мало. Друг Роланд, затруби в свой рог. Карл услышит его — и повернет с войском назад.
— В глупом же виде прибуду я тогда в милую Францию, — отвечал Роланд, — на том и конец моей славе! Нет, мой Дюрандаль не устанет наносить удары и обагрится кровью по самую рукоять. Не отстанут и наши французы. Негодяям нехристям пришла плохая мысль сражаться в этих ущельях. Клянусь тебе, они сами пришли сюда на смерть.
— Друг Роланд, труби в свой Олифант! Услышит Карл — и приведет большое войско. Сам придет он к нам на помощь со своими баронами.
— Избави Бог, — отвечал Роланд, — не положу я хулы на свой род, не погублю я чести милой Франции! Нет, буду я рубить Дюрандалем, моим добрым мечом, и, клянусь тебе, себе же на горе явились сюда мусульмане!
— Друг Роланд, труби в свой Олифант! Звук достигнет Карла, не вышедшего еще из ущелий; клянусь тебе, французы тут же вернутся!
— Избави Бог, — отвечал Роланд, — не скажут обо мне, что я искал помощи против мусульман. Не посрамлю я своих предков. В великой битве стану наносить я тысячи ударов, и меч мой весь выкупается в крови. Покажут себя наши французы, и сарацины не избегнут смерти.
— Не вижу я тут бесчестья, — отвечал Оливье. — Видел я сам испанских сарацин: долины и горы, песчаные степи и зеленые равнины — все покрыто ими. Велико и могуче чужеземное войско, и как же мала горсть наших людей!
— Тем лучше, — отвечал Роланд, — тем сильнее разгорается во мне жажда боя. Ни Господь, ни Его свя–тые ангелы не допустят, чтобы Франция из–за меня утратила свою доблесть. Смерть лучше бесчестья!
Роланд отважен, Оливье же мудр, но ни один не уступит другому в храбрости.
Между тем войско неверных стремительно надвигается.
— Посмотри, Роланд, — говорит Оливье, — они уже близко, а Карл уже слишком далеко. Ах, если бы ты согласился тогда затрубить в свой рог, король был бы уже тут, и нам не грозила бы такая опасность. Но некого винить! Взгляни вниз, в ущелье Айры, на медленно движущийся арьергард: никто из находящихся в нем не увидит завтрашнего дня.
— Не говори пустяков, — резко отвечает Роланд, — мы будем, не отступая, держаться в этом ущелье, и им придется только принимать наши удары.
В виду битвы в Роланде просыпается гордость льва или леопарда. Он обращается с речью к французам и к Оливье:
— Перестань так говорить, друг и товарищ, император сам отобрал нам эти двадцать тысяч французов. Между ними нет ни одного труса, сам Карл это знает. Работай копьем, Оливье, как я Дюрандалем, моим добрым мечом, полученным мною от самого короля; тот, кто получит его после моей смерти, может смело сказать: «Вот меч благородного вассала!»
И епископ Тюрпин, со своей стороны, пришпоривает коня, въезжает на холм и держит речь:
— Благородные бароны! Сам Карл оставил нас здесь: он наш король, и за него должны мы сразиться с сарацинами. Беда грозит христианскому миру — поддержите его! Не миновать вам битвы, это верно. Покайтесь же в грехах и просите милости у Бога. Ради спасения ваших душ я отпускаю вам все ваши прегрешения. Если смерть суждена вам, вы умрете святыми мучениками, которым уготовано место в светлом раю.
Французы спешились, преклонили колена, и епископ благословил их во имя Господне и добавил: