Мифы и легенды народов мира. Том 10. Восточная и Центральная Азия
Шрифт:
Тогда Цзуру притаскивает вполне годное строевое бревно и говорит:
— Батюшка, зачем же ты бросил срубленное тобою дерево? Я взял вот его и обращу на постройку.
— Я действительно срубил это дерево, — отвечает Санлун, — но только так, как по пословице: «Опять засадил в землю срубленное дерево». Его–то ты, негодный, должно быть, и своровал.
— Верно, батюшка, — отвечает Цзуру. — И поверь, этого твоего лесу, который я своровал, хватит, пожалуй, на две–три юрты.
— Ты рубишь, а я, как малосильный, строю из готового леса! — и с этими словами он покрыл кровлею готовые юрты.
Со скотом
Отправляясь на пастьбу, Цзуру брал с собой по три пригоршни белого и черного камня: расставит он по горам белые камешки, и весь скот пасется сам собою; когда же надо возвращаться с пастьбы, кладет он в поясной карман свой черный камешек, и весь скот сам за ним идет.
Однажды, как обычно втроем, братья отправились со скотом на пастбище. Когда, расположившись в виду своего стада, они беседовали, Цзуру произнес:
— Пасем мы такое множество скота, а ходим совершенно голодные: давайте зарежем и съедим хоть одного теленка!
— Зарежем и съедим? — говорит Рунса. — Да ведь отец с матерью заругают нас! Никак этого нельзя!
Цзаса–Шикир сидит, не говоря ни слова, а Цзуру продолжает:
— Я беру ответственность на себя. Цзаса, поймай–ка теленка!
Цзаса поймал, а Цзуру зарезал теленка и содрал с него шкуру в виде мешка. Когда они ели мясо, кости кидали в этот кожаный мешок. Но вот Цзуру дернул этот мешок за хвост, трижды взмахнул рукой, и вдруг теленок ожил и побежал в стадо.
Когда братья вернулись со своим скотом домой и все трое вошли в юрту, то Цзуру уселся на свое место и принялся за еду, а Цзаса с Рунсой стоят.
— Цзуру ест, а вы почему не едите? — спрашивает мать.
— Мы сыты, не хотим! — отвечает Рунса. — Наш младший брат Цзуру зарезал телка и накормил нас телятиной.
Старик Санлун так и ахнул:
— Цзуру, это правда?
— Не стану говорить, что это ложь, — отвечает Цзуру.
Тогда старик схватил кнут и бросился с намерением отстегать Цзуру. Он хочет стегать, а Цзуру хватается за кнут и перебранивается со стариком.
— В чем дело, старина? — спрашивает выбежавшая на шум Гекше–Амурчила.
— Этот негодяй, — говорит Санлун, — зарезал, чертов сын, теленка. Этакая подлость! — И старик никак не может унять своего гнева.
— Ах ты, негодная заблудшая кляча, — забранилась Гекше–Амурчила. — Что же твоим телкам и счета нет, что ли? Ты сначала сосчитай телят: будто у тебя, негодного, уж так много их. А если бив самом деле съел? Эка беда! Как же ты смеешь бить моего мальчика из–за одного–единственного теленка! Похоже, что ты и всерьез думаешь, будто скот и сам по себе будет хорошо разводиться.
Старик выбегает и пересчитывает телят — все оказываются налицо. Вбегая в юрту, набрасывается он тогда на Рунсу:
— Ну, что ты за лгун? Попробуй–ка ты у меня еще раз наврать: не я буду, если я тебя не запорю до смерти.
На следующее утро все трое опять ушли со скотом, и Цзуру опять зарезал теленка. Тогда Рунса потихоньку спрятал хвост к себе за пазуху. Как и прошлый раз, они ели мясо, бросая кости в мешок;
Когда пришли со скотом домой, Рунса говорит:
— Покушаем–ка хвоста от теленка, которого зарезал наш младший братец Цзуру! — и он вытаскивает из–за пазухи хвост, на котором еще не запеклась кровь, и, присев к огню, закапывает его в золу.
— Что это значит, Рунса? — спрашивает старик.
— Младший наш братец, Цзуру, зарезал для нас телка, вот я и хочу теперь испечь телячий хвост и покушать! — говорит Рунса.
— Ну, голубчик Цзуру, — произносит Санлун, — как же это ты решился на подобную подлость?
И опять старик берет кнут и хочет отстегать Цзуру, но тот сопротивляется, хватаясь за кнутовище.
— Э, да он совсем из ума выжил! — кричит Цзуру. — Что это он на меня замахивается и лезет в драку?
В это время вбегает мать Цзуру.
— Что это ты, что это ты, старый греховодник? — кричит она.
— Вон, — говорит старик, — вон Рунса жарит телячий хвост, на котором еще не запеклась кровь. Говорит, что Цзуру зарезал теленка. Теперь сама суди: правда ли это?
— Что же ты лезешь драться–то из–за небылиц, которые плетет этот вот твой сынок? Ты лучше бы посмотрел, все ли телята?
Старик пошел и пересчитал телят — все оказались налицо, только у одного из хвоста идет кровь.
— Хвост–то у него обрублен! — кричит старик, вбегая в юрту, и принимается стегать Рунсу, приговаривая:
— Не клевещи понапрасну на бедного мальчика! Это тебе и будет: «Пришел бодочей [36] , хотонцам [37] же его и угощать».
— Такое уж мое счастье! — говорит Цзуру. — Однако чем быть оговариваемому понапрасну, пусть лучше оговаривают меня поделом: и не я это буду, если завтра я у тебя не отравлю изрядное количество скота.
36
Сборщик.
37
Поселяне.
Отправились три брата со скотом. Цзуру зарезал на этот раз девять валухов из своего овечьего стада, чудом набрал откуда–то огромных котлов и, приведя Рунсу в трепет своим величественным видом, принялся стряпать еду. Потом он вынул готовое мясо, устроил жертвенник и с молитвою обратился ко всем своим гениям–хранителям:
— Ты, мой родимый, верховный Хормуста–тэнгрий и покорные тебе семнадцать тэнгриев сонма Эсроа, и тридцать три тэнгрия свиты твоей. И ты, родимая моя бабушка, Абса–Хурце. И ты, переводчик мой, белая небесная дева Арья–Аламкари, покровительница моя, владеющая тремястами языками. И вы, мои жребьеметатели, Моа–Гуши и славный Дангбо. И ты, земной мой отец, горный царь Оа–Гунчид. И вы, три победоносные сестрицы мои, и вышние мои хранители, Будды десяти стран света и четыре драконовых царя преисподней. Все вы повелели мне отправиться в мир, и вот я родился в мире, и хочу я, ничтожный, явиться пред вашими очами и молитвенно воззвать к вам, принося предлежащую чистую жертву.