Мифы и легенды народов мира. Том 10. Восточная и Центральная Азия
Шрифт:
В ту же пору появился под видом ламы Кунгпо–эциге Эркеслунг–демон с козлиными зубами и собачьим переносьем. Возлагая руки на двухлетних детей, он тем временем откусывал у них конец языка и делал их навек немыми. Ведал Гесер и про это, как и про то, что демон уже подходит к нему: сжал он свои сорок пять белоснежных зубов, лежит и ждет.
Приходит мнимый лама и, благословляя ребенка, возлагает на него руки, а сам пальцами пытается разжать его зубы, но не может, пробует разнять трубочкой–ковырялкой — не может.
— Что это? — говорит
— А кто его знает? — говорят ему. — Ревет–то он как следует.
Тогда демон–лама стал всовывать ребенку в рот свой язык, чтобы тот сосал.
— Немного, оказывается, может сосать, — говорит он. — Уже стал сосать мой язык: это хорошо. — И еще глубже всовывает ему сосать свой язык. Тогда Гесер, притворяясь, будто сосет, напрочь откусил у демона язык по самую глотку и таким образом умертвил его.
В ту пору монгольскому народу причиняло вред некое порождение нечистой силы, в виде горностая–оготона, величиной с вола, который изменил самое лицо земли. Как только узнал об этом Гесер, он немедленно явился в образе пастуха овечьих стад со своею секирою и насмерть поразил это чудовище ударом между рогов.
Затем он уничтожил также трех свирепых демонов, докшитов.
9. Цзуру (Гесер) чудесно обогащает Санлуна, которому удается ослабить тяготеющий над ним приговор: ему возвращают прежнюю семью и имущество, но в объединенной семье возникают ссоры
Вскоре объягнилась у Санлуна овца совершенно белым ягненком. Ожеребилась у него и кобыла вещим гнедым жеребенком. Отелилась корова теленком невиданной железно–синей масти. Ощенилась и собака медным щенком–сукой с железной мордой. Но Гесер отпустил всех новорожденных к небесной своей бабушке Абса–Хурцэ, которой так помолился пред воздвигнутым жертвенником:
— Как следует вскорми и взрасти их, моя бабушка, и возврати мне, когда попрошу!
Бабушка приняла их и обещала своевременно возвратить.
Старик Санлун дал ребенку имя Цзуру, так как в муках он родился у матери его.
Цзуру стал пасти у отца две–три головы его скота, но пасти вот как: вырывает он трижды–семь камышей–хулусу, вырывает трижды–семь степных ковылей–дэресу, выдергивает трижды–семь репейников–хилгана, выдергивает трижды–семь крапивников–харгана. Ковылем стегает он свою кобыленку, стегает и приговаривает:
— До той поры буду стегать тебя трижды–семью ковылями, пока не наплодишь мне белого, как степной ковыль, табуна.
Камышом стегает свою коровенку, стегает и приговаривает:
— Наплоди ты таких добрых коров, чтобы мастью
Репейником стегает он овцу и приговаривает:
— Плодись ты в таком множестве, как и этот славный репейничек.
Точно так же стегает он крапивником и своего шелудивого верблюда…
И вот, по Гесерову веленью, стали они плодиться так, что от одной кобыленки наплодился целый табун белых, как степной ковыль, коней… К чему перечислять подробно? Каждую луну, по Гесерову слову, плодился в свою пору весь скот, и развелось таким образом несметное его количество…
Вне себя от радости старик Санлун.
— Это все по моим молитвам, — говорит он. — Вот и сбывается, что «тысячи делаются из одной–единственной единицы».
— Чем же ты неправ? — стала говорить на это Гекше–Амурчила. — Мне–то в особенности хорошо известен результат твоих молитв. Отменили бы приговор о ссылке — вот это было бы действительно великим результатом твоих молитв. А то и скот–то у нас пасти некому.
Тогда Санлун поехал в главные кочевья своего улуса, явился к Цотону и при всем народе говорит ему:
— От твоей необыкновенной красавицы, которую ты по неприязни изгнал, родился и живет обыкновенный мальчик. Просто ли водворять его и наделять как простого смертного или предоставить ему ханское правопреемство, как благородному? Но, на худой конец, простое–то правопреемство ему принадлежит. Верни же поэтому все мое: и семью и хозяйство.
— Разве же старик Санлун в чем неправ? — в один голос сказал весь улус и присудил полностью вернуть ему и семью, и все его хозяйство.
Старик Санлун забрал все свое и возвратился к себе, в изгнание.
— Теперь–то, — распоряжается Санлун, — теперь пасите скот вы все трое: Цзаса, Рунса и Цзуру.
И вот за скотом его теперь ходят трое его сыновей. Но Цзуру пасет скот, как истинный хубилган: дальние горы делает близкими, ближние горы делает дальними.
Однажды Цзуру говорит своему отцу:
— Вот ты все не нарадуешься, что по твоим молитвам умножился у тебя скот. Раз так, то почему бы у тебя не построиться и дворцу, белой ставке?
— Что же! — отвечает Санлун. — Ехать так ехать! До лесу авось доберемся, да только хватит ли у нас сил заготовить лес?
И они поехали, добрались до лесу, и всею семьей принялись за рубку. Старик срубил и повалил несколько ровных деревьев. Цзуру же чудесным образом воздвигает постройку: за стенными решетками — решетки, за потолочными унинами — унины.
Увидя хорошее прямое дерево, старик Санлун пошел было его срубить, но Цзуру взял и вдруг обратил его в корявое и колючее дерево, так что старик не мог его срубить и вернулся с порезанными руками.
— Сразу видно, что тут окаянный сынок! — ворчит он. — Едва только подошел я рубить, как вдруг хорошее прямое дерево стало корявым и колючим. Только поранил себе руки!