Мифы классической древности
Шрифт:
Вечером возвратился Полифем со стадом. В пещеру вогнал он все стадо: или предчувствовал он что-то недоброе, или такова была воля некоего бога. Задвинув, как прежде, вход в пещеру, подоив овец и коз, накормив козлят и барашков, схватил он еще двоих Одиссеевых спутников и сожрал их. Тогда подошел к циклопу Одиссей, держа в руках деревянную, полную вина чашу, и обратился к нему со следующими словами: «Выпей вина, циклоп, насытясь человеческим мясом: узнаешь тогда, какой драгоценный напиток был на нашем корабле. Тебе приношу я вино это в жертву, чтобы сжалился ты надо мной и отпустил меня на родину. Но ты свирепствуешь нестерпимо. Беспощадный циклоп, кто ж из людей посетит тебя, сведав о твоих беззаконных поступках?» Так говорил Одиссей; Полифем же взял чашу с вином и осушил ее. Сильно полюбился циклопу сладкий напиток; попросил он другой чаши: «Налей мне, дружок мой, еще и назови свое имя, чтобы я мог приготовить подарок тебе по сердцу. И у нас, у циклопов, на тучной земле родится роскошный виноград, и сам Зевс Кронион питает его своим благодатным дождем. Твой же напиток — амброзия чистая со сладким нектаром». Подал ему Одиссей и вторую чашу. В третий раз наполнил ее и в третий раз осушил ее циклоп безумный. И когда зашумело огневое вино в голове людоеда, Одиссей обратился к нему с такой обольстительной речью: «Ты спрашиваешь об имени моем, циклоп; изволь, я его открою тебе: ты же не забудь одарить меня, по твоему обещанию. Имя мое «Никто». Так зовут меня мать и отец, так величают и все товарищи». — «Знай же, Никто, будешь ты съеден мною после всех твоих спутников: вот мой подарок». Так воскликнул страшный циклоп и с этими словами повалился навзничь на землю, совсем пьяный. Тут, ободрив своих товарищей, быстро достал Одиссей спрятанный обрубок маслины и острым концом положил его на огонь. Когда кол загорелся, Одиссей поспешно вынул его из огня и, с помощью четверых избранных по жребию товарищей, пронзил им глаз спящего исполина. Страшно взвыл людоед, застонала от воя пещера. В страхе попрятались по углам спутники Одиссея и сам он. Вырвал циклоп из пронзенного
Обшарил ослепший циклоп руками стены, охая, стеная, подошел он ко входу в пещеру, отодвинул скалу и сел перед нею, вытянув огромные руки, надеясь переловить всех ахейцев, когда захотят они вместе со стадом уйти из пещеры. Но Одиссей не был, как он, без рассудка: осторожным умом измыслил он, как спасти себя и друзей. В стаде циклопа были бараны, мощные, жирные, покрытые длинной шерстью. Лыком, выдернутым из рогожи, служившей циклопу постелью, Одиссей связал вместе трех баранов и под средним привязал одного из своих спутников. Так поступил он и с остальными. Сам же, уцепившись за самого сильного и рослого барана, повис под шершавым его брюхом, а руки (впустив их в густое руно) обвил длинной шерстью и на ней терпеливо держался и ждал наступления утра. Когда встала из мрака румяная заря, козлы и бараны с шумом стали выходить из пещеры на паству, и циклоп не заметил, что вместе с ними оставили пещеру ахейские мужи. Охая, щупал он у всех, пробегавших мимо, пышные спины, но, глупый, он не был способен угадать, что у иных скрывалось под роскошной грудью. Позади всего стада, от тяжести едва передвигая ноги, тащился баран Одиссеев. Когда проходил он мимо Полифема, циклоп пощупал его спину и обратился к нему с такими словами: «Ты ль это, милый? Отчего сегодня последний покинул пещеру? Прежде ты не был ленив; прежде впереди стада выходил ты на паству, первый бежал в полдень к потоку, впереди всех возвращался в пещеру вечером. Теперь идешь позади других: верно, жаль тебе господина; злой бродяга Никто отуманил мне ум вином и лишил меня светлого зрения. Но он — этот злостный Никто — беды, думаю я, не избегнул. О, если бы, друг мой, ты мог мне сказать, где он скрылся от могучей руки моей. Вмиг раздробил бы я ему череп и разбрызгал бы мозг по обширной пещере. О, как бы насладилось сердце мое, когда бы мог я отомстить за обиду, какую нанес мне Никто, злоковарный разбойник!»
Так он сказал и отпустил барана. Ахейцы же, как только освободились от опасности, поспешно погнали все стадо на взморье, к своему кораблю. И сладко было товарищам встретить их, избежавших верной гибели. Хотели они плакать о милых погибших, но Одиссей мигнул им глазами, чтобы удержали плач и позаботились о богатой добыче. Скоро вся добыча была уже на корабле, и Одиссеевы спутники, севши на лавки, уже ударяли веслами о темные воды. Когда отплыли они на такое расстояние, что, казалось, были уже вне опасности, Одиссей не мог удержаться, чтобы не закричать Полифему: «Слушай, циклоп беспощадный! Не дурной и не слабый был муж, чьих спутников верных сожрал ты. Наказал тебя Зевс и прочие боги за то, что ты не постыдился сожрать иноземцев, посетивших твой дом». Тут только узнал Полифем, что чужеземцы убежали от него; страшно взбешенный, отломил он тяжелый утес от вершины горы и со всего размаха бросил его в ту сторону, откуда раздавался голос. Утес, пролетев над судном, рухнул в море так близко от ахейцев, что чуть не отшиб черноострого корабельного носа. Всколыхнулось море от упавшей скалы. Хлынув, большая волна быстро побежала к берегу; схваченный ею, помчался корабль Одиссея. Но когда снова судно было на довольно далеком расстоянии от берега, Одиссей, несмотря на увещевания товарищей, воскликнул: «Циклоп, если кто-нибудь спросит тебя, кто лишил тебя глаза, пусть будет твоим ответом: «Одиссей, сын Лаэрта, сокрушитель городов, знаменитый властитель Итаки». Так он сказал. Заревел от злости циклоп и воскликнул: «Горе! Сбылось надо мной древнее пророчество. Старец Телем предсказал мне, что Одиссей лишит меня зрения. Я же думал, что явится муж боговидный, высокий, как и сам я… и что же? Человечишко хилый, малорослый урод лишил меня зрения, опьянив наперед вином. Если ты впрямь Одиссей, воротись. Я тебя одарю и стану молить Посейдона, чтобы совершил ты благополучно путь свой по морю; сын я ему, и один он — если захочет — может возвратить мне зрение». Хитроумный Одиссей не поддался на обман и в ответ закричал циклопу: «Как верно, что я послал бы тебя, если б мог, в мрачную обитель Аида, так же верно и то, что Посейдон, колебатель земли, тебе не воротит глаза». Так он сказал, и циклоп, подняв к звездному небу руки, взмолился отцу своему: «Царь Посейдон, земледержец могучий! Если я вправду твой сын, то пусть никогда в дом свой не воротится Одиссей, разоритель городов; и если уж суждено ему видеть друзей своих, дом и родину милую, то пусть увидит он ее, претерпев много напастей, утратив всех спутников, пусть достигнет ее не на своем корабле; пусть и дома встретит лишь тяжкое горе». Так говорил он, молясь, и услышал его бог лазурнокудрый. Циклоп снова схватил камень — был тот камень огромнее первого — и с размаху швырнул его в море. На этот раз упал он позади корабля и едва не расплюснул кормы корабельной. Судно же быстро прибила волна к недалекому острову коз. И вошло оно обратно в ту пристань, где печально сидели спутники Одиссея и в скуке ждали его возвращения. Сойдя на берег, разделили они добычу. Одиссею же друзья подарили особо того барана, что вынес его из пещеры циклопа. Его-то на взморье заколол он в жертву Зевсу-владыке. Но Зевс не принял жертвы и стал замышлять кораблям и спутникам Лаэртова сына погибель.
Целый день до вечернего мрака пили и ели герои. Наконец на взморье, под говор волн, ударяющихся в берег, заснули они. На следующее утро Одиссей призвал товарищей своих сняться с якорей и снова пуститься в широкое море. Разом могучими веслами вспенили они темные воды и поплыли далее, сокрушаясь о милых погибших, но радуясь в сердце, что сами спаслись от смерти.
Эол. Лестригоны
(Гомер. Одиссея. X, 1-132)
Затем прибыли они на остров Эолию, туда, где обитает повелитель ветров Эол, сын Гиппота, друг блаженных богов. Остров окружен был медной стеной, берега же его поднимались гладким утесом. На острове этом Эол жил со своей супругой Амфифеей, с шестью сыновьями и шестью дочерями. Целый день семья пировала за столом, уставленным яствами, в зале, благовонной от запаха пищи и оглашаемой звуками флейт. Прибыв в город Эола, Одиссей со спутниками вступил в прекрасный дворец его. Целый месяц радушно угощал гостей своих старец Эол и с жадностью слушал повесть о Трое, о битвах ахейцев, об их возвращении. И все по порядку, подробно рассказывал ему мудрый сын Лаэрта. Напоследок же, когда Одиссей, готовясь в дальнейший путь, обратился к Эолу с просьбой отпустить его и дать надежных провожатых, старец охотно исполнил просьбу Одиссея и дал ему сшитый из кожи быка девятигодовалого мех с заключенными в нем буреносными ветрами (по воле Зевса Крониона был он господином ветров и мог возбуждать их или обуздывать по своему желанию). Зефиру же повелел провожать корабли Одиссея дыханием попутным. Девять дней и столько же ночей плыли они по гладкому морю; уже показался им на десятые сутки берег отчизны; уже могли они различить на нем даже сторожевые огни. Все это время Одиссей правил кормилом; никому не желал он доверить его, чтобы скорее достигнуть родины милой. Утомившись, крепко заснул он. Той порой спутники его завели разговор. Полагая, что царь Эол на прощание одарил Одиссея серебром и золотом, так рассуждали они между собой: «Боги! Как всюду этого мужа любят люди, в какую бы землю ни пришли мы и чье бы жилище не вздумал он посетить. Уже и в Трое собрал он много сокровищ. Мы одно претерпели, один путь совершили с ним, а в дома должны воротиться с пустыми руками. Вот и Эол по особенной дружбе почтил его дарами: посмотрим же, что так плотно завязано в этом мехе: наверное, много здесь и серебра и золота». Так говорили они, и их одобрили все остальные. Но как только развязан был мех, шумно вырвались ветры на волю. Воздвигнув бурю, снова умчали они корабли Одиссея в открытое море. Громкие крики обманувшихся товарищей разбудили Одиссея, и не знал он в отчаянии, что делать: броситься ли в море или молча выжидать, оставаться между спутниками. Одиссей покорился судьбе и, закрыв лицо одеждой, сидел на палубе корабля, в то время как бурные волны быстро мчали корабль, и с жалобным воплем толпились вокруг него спутники.
Снова прибила их буря к Эолову острову. Выйдя на берег, Одиссей с товарищами приготовили наскоро легкий обед. Утолив голод и жажду, Одиссей взял одного из спутников с собой, другого избрал глашатаем и направился ко дворцу Эола, который в то время сидел вместе с женой и детьми за семейным обедом. Войдя в горницу, сели они на пороге. Увидев их, ужаснулся Эол и вся семья его, и все воскликнули вместе: «Как попал ты сюда, Одиссей? Какой злой демон преследует тебя? Не все ли мы сделали, чтоб ты беспрепятственно прибыл к милым близким на родину?» С сокрушенной душою отвечал Одиссей им: «Сон роковой и безумные спутники меня погубили. Друзья! Помогите; вам это по силам». Так говорил Одиссей, надеясь смягчить их мольбою. Все молчали. Наконец отвечал ему с гневом старец: «Прочь, недостойный! Немедля покинь мой остров. Не годится мне принимать под свою защиту человека, ненавистного блаженным богам». Так он сказал и выгнал Лаэртова сына.
В великом сокрушении сердца отплыли Одиссей и его спутники от Эолова острова. Не надеясь на счастливый
Цирцея
(Гомер. Одиссея. X, 133–574)
В сокрушении великом Одиссей и товарищи его поплыли далее по широкому морю и достигли лесистого острова Эи. Издавна обитает там сладкоречивая нимфа, прекрасная Цирцея, дочь Гелиоса и сестра Аэта. Тихо вступили они в пристань. Выйдя на берег, они оставались на нем два дня и две ночи в тяжкой печали. На третий день Одиссей взошел на утес и оттуда увидел вдали дым, подымавшийся от жилища Цирцеи. Долго колебался Одиссей, хотел уже идти в ту сторону, откуда поднимался дым, но счел за лучшее возвратиться сперва к кораблю и, пообедав с товарищами, отправить надежнейших из них за вестями. Когда подходил Одиссей к кораблю, сжалился над ним некий бог благосклонный и послал ему навстречу тучного, богатырского оленя. Покинув лесную пажить, бежал тот олень к студеному ключу напиться. Одиссей бросил ему в спину меткое копье; проколов ее насквозь острием, копье вышло с другого бока. Застонал олень и упал. Связал Одиссей оленю тяжелому ноги, между ногами просунул голову и, взяв эту ношу на плечи, пошел, опираясь на копье, к кораблю. Перед судном бросил он на землю свою добычу и обратился к товарищам своим с такими словами: «Друзья! Ободритесь: пока не настанет день роковой, не сойдем мы в область Аида. Теперь же будем веселить себя пищей и прогонять мучительный голод». Тотчас же собрались товарищи Одиссея на взморье, подивились они огромному оленю и стали готовить обед. Целый день до вечера ели они прекрасное мясо и наслаждались сладким вином. Когда же село солнце и наступила ночная тьма, все заснули под говор волн, ударявших в берег. На следующее утро Одиссей призвал верных товарищей своих на совет и сказал им: «Друзья мои, верные спутники! Должно теперь нам размыслить, можно ли спастись от беды. С этой крутой высоты я окинул глазами окрестность и убедился, что мы на острове. Густой дым поднимался из-за темного, широкорастущего леса». Так сказал Одиссей, и в груди их сокрушилось сердце: вспомнили они и про лестригонов, и про Антифата, и про Полифема, циклопа. Громко застонали они, обильным потоком пролили слезы напрасно: от слез и от стонов их не было пользы. Тут разделил Одиссей всех товарищей на две дружины. В каждой было по двадцать два человека. Вождем одной дружины избран был Эврилох, во главе же другой стал сам Одиссей. Брошен был жребий, кому отправляться разведывать остров, и жребий пал на Эврилоха и его дружину.
С плачем удалились Эврилох и его товарищи. За горами, в лесу, увидели они сгроможденный из тесаных камней крепкий Цирцеин дом. Около дома толпились волки и львы. Вместо того чтобы напасть на пришельцев, они подбежали к ним, Махали хвостами, ластились к ним; то были люди, превращенные в зверей волшебницей Цирцеей. Звонко, приятным голосом пела, сидя за широкой, прекрасной тканью, богиня. Подали ахейцы голос; к ним вышла немедля нимфа, отворила блестящие двери и радушно пригласила их в дом свой. Забыв осторожность, все вступили в жилище Цирцеи. Остался один лишь Эврилох: предчувствовал он что-то недоброе. Усадив гостей на прекрасные кресла и стулья, подала им нимфа смеси из сыра и меда с ячменной мукой и прамнийским вином. Но к этой смеси подлила она еще волшебного зелья, чтобы совершенно пропала у гостей память об отчизне. Как только отведали они этого напитка, Цирцея прикоснулась к ним своим волшебным жезлом и превратила их в свиней: каждый из них оказался со щетинистой кожей, со свиным рылом, с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка. Плачущих, заперла их нимфа в закуты и бросила им желудей и буковых орехов.
Не дождался Эврилох возвращения товарищей и побежал к кораблю с плачевной вестью о бедствии, постигшем его спутников. Слезами наполнились его очи и душа в нем терзалась от скорби. Долго от горя не мог он вымолвить слова, наконец оправился от страха и рассказал о случившемся. Немедленно надел Одиссей свой обоюдоострый меч, схватил туго согнутый лук и велел Эврилоху проводить его к дому Цирцеи. Но в страхе упал Эврилох перед ним на колени и обратился к нему с такими словами: «Нет, повелитель! Оставь меня здесь, но уводи меня отсюда силой. Уверен я, что сам ты не воротишься назад, не вернешь и спутников наших. Лучше обратиться в бегство, чтобы избежать гибели». Так говорил Эврилох, и Одиссей в ответ ему: «Эврилох, принуждать тебя я не хочу: оставайся здесь при моем корабле; утешайся питьем и едою. Я же пойду; я должен исполнить свой долг». С этими словами пошел он от берега моря. Уже опускался Одиссей в долину, лежащую вблизи Цирцеина дома, как в виде прекрасного юноши предстал ему Гермес. Ласково подал он Одиссею руку и сказал ему: «Стой, злополучный, куда бредешь ты, не ведая здешнего края, по лесистым горам? Люди твои у Цирцеи. Всех их в свиней обратила она, чародейка, и заперла в хлев. Ты спешишь их спасти? Но сам ты не уйдешь оттуда невредимый, случится и с тобой то же, что случилось с ними. Слушай, однако: я имею средство избавить тебя от беды; я дам тебе зелья; смело иди с ним в жилище Цирцеи; оно сохранит тебя от страшного часа. Возьми эту волшебную траву; людям опасно с корнем вырывать ее из земли, но богам все возможно. С этой травой иди ты в жилище богини: она защитит тебя от ее чар. Когда же коснется она тебя волшебной тростью, извлеки меч свой, замахнись им на волшебницу-нимфу и потребуй, чтобы возвратила она тебе товарищей». Так говорил бог Гермес. Дал он Одиссею траву и удалился опять на Олимп. Одиссей же, волнуемый многими мыслями, продолжал путь свой к дому Цирцеи. Став перед блестящей дверью дома прекраснокудрой богини, громко стал он вызывать ее. Немедля вышла богиня, отворила блестящие двери и дружелюбно предложила Одиссею вступить в дом. Войдя в покои, богиня посадила Одиссея на среброгвоздный, редкой работы стул и в золотую чашу влила для него свой напиток. Когда был отведан напиток, Цирцея прикоснулась к Одиссею жезлом и сказала: «Иди и свиньею валяйся с другими в закуте». Одиссей же извлек свой меч обоюдоострый и, подбежав к ней, поднял — как будто вознамерившись умертвить ее. Громко, с великим плачем, воскликнула тогда богиня, обнимая колена героя: «Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Питья моего ты отведал и не был им превращен; а до сих пор никто не мог избежать чародейства, даже и тот, кто к питью лишь прикасался губами. Не Одиссей ли ты? Давно возвестил мне Гермес, что, по разрушении Трои, будет здесь этот муж многохитростный. Вдвинь же в ножны меч свой и в доме моем будь желанным гостем». Но в ответ ей сказал сын Лаэртов: «Цирцея, могу ли я быть твоим доверчивым другом, если ты обратила в свиней всех моих спутников? Доверюсь я тогда лишь, когда дашь ты мне великую клятву в том, что нет у тебя против меня никаких вредных замыслов, и товарищам моим возвратишь прежний вид их». Тотчас же поклялась Цирцея и исполнила клятву.
Целый год жил Одиссей с друзьями своими у гостеприимной нимфы. Ежедневно, в течение целого года, ели они прекрасное мясо и утешались сладким вином; но не забыли о милой родине. Одиссей, по желанию товарищей, обратился с просьбой к Цирцее, чтобы отпустила она их на родину. И Цирцея в ответ ему: «Лаэртид, Одиссей благородный! В доме своем по неволе я не желаю тебя удерживать. Но прежде ты должен уклонясь от пути — проникнуть в ту область, где властвует Аид и супруга его Персефона. Должно тебе вопросить душу Тиресия Фивского: разум ему сохранила в аиде Персефона и мертвому. Он возвестит, придется ли тебе возвратиться на родину». Так говорила богиня; и ужаснулся Одиссей, горько заплакал он: противна стала ему жизнь; не хотелось ему глядеть на солнечный свет. Наконец сказал он: «Цирцея, кто же провожатым будет на этом пути? Никто из смертных не был еще живым в аиде». Но Цирцея утешила Одиссея и научила его, как поступить, чтобы успокоить тени умерших и узнать от Тиресия будущее. Рано утром на другой день разбудил Одиссей своих спутников и велел им собираться в путь. Но и здесь пришлось ему потерять одного товарища. Младший из спутников Одиссея Эльпенор, не особенно смелый в битвах и умом одаренный от богов не щедро, одурманенный вином, ушел спать на кровлю Цирцеина дома, чтобы там отрезвиться на прохладе. Рано утром, услышав шумные сборы товарищей в путь, вдруг он вскочил. Но от хмеля забыл Эльпенор, что нужно было ему повернуться назад, чтобы сойти по ступенькам с высокой кровли. Соскочил он спросонья вперед, сорвался и ударился оземь затылком, переломил себе позвоночную кость, и душа его отлетела в область Аида. Одиссей же собрал своих спутников и так говорил им: «Друзья мои! Конечно, вы думаете, что возвращаемся мы в милую землю отчизны. Но иной путь указала нам Цирцея: в царстве Аида я должен воспросить душу Тиресия Фивского». Так он сказал, и сокрушилось в груди у них сердце. Пали они на землю и в исступлении рвали на себе волосы. Но напрасны были их слезы и вопли. В то время как печальные шли они к берегу, меж ними поспешно прошла Цирцея и оставила на берегу возле корабля чернорунную овцу и барана, которых Одиссей должен был принести в жертву в царстве теней.