Мифы Первой мировой

Белаш Евгений Юрьевич

Характерно, что и российским спецслужбам как различными энтузиастами, так и профессионалами неоднократно предлагались самые заманчивые планы по организации разведывательных сетей и ведению пропаганды против Германии. 28 октября 1916 г. капитан Брагин, переводчик управления генерал–квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, представил доклад с направлениями «революционной пропаганды» в Германии, в котором предлагалось вступление в непосредственные сношения с ре­волюционными вожаками Германии Либкнехтом, Гаазе, Розой Люксембург и другими от имени несуществующей Лиги прекращения войны. Начальник Генерального штаба отнес­ся к проекту со всей серьезностью и представил его военному министру. И действи­тельно, 9 ноября 1918 г. в Германии произойдет революция при активнейшем участии Либкнехта и Люксембург… несмотря на то, что план Брапша даже не начинал реали­зовываться.

Это лишь один из многих и многих проектов. С учетом этих факторов Парвус вы­глядит не гениальным заговорщиком, а всего лишь чуть более разрекламированным авантюристом.

Наиболее популярными доказательствами считаются т. н.

документы Сиссона. Эти материалы, якобы подтверждающие, что Ленин и Троцкий были агентами германских спецслужб, были в 1918 г. переданы правительству Североамериканских Соединенных Штатов (САСШ) главой петроградского бюро Комитета общественной информации Эдгаром Сиссоном, очевидцем революционных событий осени 1917 г. Однако еще в марте 1918 г. ближайший сотрудник Сиссона по петроградскому бюро, Артур Буллард, показал, что эти документы представляют собой копии неких телеграмм, не убедительных по содержанию. Да, агитация Ленина совпадала с интересами германской стороны, однако из этого вовсе не следует, что он стал агентом гер­манского влияния. Как выразился Буллард, « ничто, например, не мешает мне послать телеграмму королю Георгу и сказать в ней, что кайзер уполномочил меня выделить ему кредит в один миллион долларов. И подписать — фон Гартлинг».

Автор сборника документов из архива германского МИДа «Германия и революция в России 1915—1918» немецкий историк З. А. Земан признавал, что в этом сборнике нет доказательств непосредственного контакта Ленина с какой-либо германской агенту­рой (в английском варианте): « There is по evidence among the documents of the Foreign Ministry that Lenin, a circumspect man, was in direct contact with any of the official German agenicies».

На сегодняшний день документально подтвержденным примером получения больше­вистской партией денег от агента немецкого правительства в 1917 г. является только передача швейцарским социал–демократом Карлом Моором Заграничному бюро ЦК РСДРП (б) 73 000 шведских крон. В документах они именовались «ссудой» и должны были быть возвращены сразу после захвата большевиками власти. Однако эти деньги не поступили в Россию — часть их была потрачена на проведение Третьей Циммервальдской конференции в сентябре 1917 г., состав и цели которой, по мнению американского историка Ляндреса, указывали на использование пресловутых немецких денег против самой кайзеровской Германии не в меньшей степени, чем Временного правительства России. Остальная сумма попала в Россию только в 1920 г. с Ганец­ким и никак не могла быть использована для подготовки Октябрьской революции. При этом Моор до 1917 г. еще не был германским агентом, контактов с ним в эмиграции Ленин не поддерживал, а в сентябре 1917 г., после июльских обвинений верхушки большевиков в шпионаже, Центральный комитет партии постановил: « Предложение[Моора] отклонить и всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопу­стимыми».

Обвинение в связях с врагом во время Первой мировой войны без труда могло быть предъявлено (и предъявлялось) кому угодно — от Николая II до злейших его противников. Вопрос был только в том, кто стоял у власти. Как только к власти приходила та или иная фигура или группировка, она немедленно становилась немецким шпионом. Например, вышеупомянутый Протопопов, оппозиционный депутат, в апреле 1916 г. во главе делегации Думы ездил в Англию, Францию и Италию. Поездка думцев была устроена под впечатлением от успеха более ранней поездки группы писателей — Немировича–Данченко, Алексея Толстого, Набокова и Чуковского. Протопопов встречался с виднейшими военными и политиками, вплоть до королей, имея большой успех, а на обратном пути посетил Стокгольм. Там ему в день отъезда в Россию было предложено встретиться «с одним немецким негоциантом», и Протопопов под впечатлением от успешной поездки но «легкомыслию», вместе с графом Олсуфьевым, согласился. Этим негоциантом был Фриц Варбург, брат гамбургского банкира, возможно, Протопопов встречался и с Олафом Ашбергом, швед­ским банкиром еврейского происхождения, неофициальным финансовым агентом русской миссии в Швеции. На встрече за чаем Варбург излагал обычные пропагандистские ар­гументы, популярные в Германии, и ничего нового или интересного депутаты, по их словам, не услышали. По возвращении в Россию никто не придавал встрече в Сток­гольме большого внимания. Но стоило Протопопову после триумфального приезда из Европы войти в правительство, т. е. «перейти в чужой стан»… Он был сначала кос­венно (Милюковым), а потом и прямо (Пуришкевичем) обвинен в измене.

И тот же Милюков, говоривший о «стокгольмской истории», получил в ответ репли­ку « Вы делали то же самое в Италии» — при посещении Швейцарии он, по его же сло­вам, «близко соприкасался» с русскими пораженцами в Италии, а в Швеции также встречался с социалистами и пацифистами.

То есть большевики были далеко не одиноки среди тех, кому предъявлялось обви­нение в шпионаже и подкупе немцами. Фактически такое обвинение могло быть предъ­явлено (и при необходимости предъявлялось) практически любому активному полити­ку. Причем большевики еще во время переговоров и действия Брестского мира всяче­ски старались использовать представившиеся возможности для пропаганды своих идей в Германии, финансировали левые газеты, поставляли пропагандистскую литературу и даже закупали оружие для организации вооруженного восстания. Восстания дей–ствительно случатся, но после нескольких месяцев ожесточенной борьбы будут по­давлены. Получается, одной только пропаганды, оружия и золота для победы недо­статочно. Как позднее писал начальник Петербургского

охранного отделения К. И. Глобачев, « я положительно утверждаю, что Германия никакого участия ни в перевороте, ни в подготовке его ни принимала… Русская Февральская революция была делом русских рук». А Головин отмечал, что « мартовские события застали врасплох наши левые партии, так же как и правые».

ПЛОМБИРОВАННЫЙ ВАГОН

После Февральской революции Ленину, как действующему политику, требовалось во что бы то ни стало как можно быстрее вернуться в Россию. Перебрав различные ва­рианты (аэроплан, использование шведского паспорта и др.), Ленин остановился на наиболее реалистичном и быстром — проехать через территорию Германии. Из письма Ленина 19 марта И. Ф. Арманд: « В Кларане (и около) есть много русских, богатых и небогатых русских социал–патриотов и т. п. Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы попросить у немцев пропуска — вагон до Копенгагена для разных револю­ционеров. Почему бы нет? Я не могу этого сделать. Я «пораженец». А Трояновский и Рубакин + К° могут. О, если бы я мог научить эту сволочь и дурней быть умными!.. Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что да­дут! Конечно, если узнают, что сия мысль от меня или от Вас исходит, то дело бу­дет испорчено… Нет ли в Женеве дураков для этой цели?»

В тот же день, когда Ленину пришла в голову идея «немецкого вагона», в Берне состоялось частное совещание российских партийных центров, и на нем лидер мень­шевиков–интернационалистов Л. Мартов предложил план проезда эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России немцев. И Ленин немедленно восполь­зовался этой идеей.

Допустим, что Ленин — немецкий шпион, т. к. воспользовался услугами германских властей. Но тогда чей же шпион Троцкий, вернувшийся в Россию из Канады с ведома властей британских? По его же словам, « дорога от Галифакса до Петрограда прошла незаметно, как туннель. Это и был туннель — в революцию». А после группы Ленина через Германию проехали еще две, организованные Цюрихским комитетом по эвакуации русских эмигрантов. Эти группы состояли, главным образом, из социал–демократов, меньшевиков и социалистов–революционсров.

Юрий Бахурин приводит отрывок телеграммы от 21 апреля 1917 г. из германского Генерального штаба в МИД: « Lenin Eintritt in Russland gegl"uckt. Er arbeitet v"ollig nach Wunsch». То есть « Въезд Ленина в Россию удался. Он действует в пол­ном соответствии с тем, к чему стремился», но никак не « …Он действует как не­льзя лучше», или « …Он работает точно так, как мы этого хотели». Ни в немецких документах, ни в последующих мемуарах не прослеживается, во–первых, хотя бы осведомленность высших руководителей германской армии и разведки о деталях лич­ности и деятельности Ленина до его прихода к власти, во–вторых, свидетельства «работы» Ленина на благо Германии. Как мы увидим ниже, немецкие оценки деятель­ности большевиков будут скорее отрицательными.

«ИСТОЩЕННАЯ» ГЕРМАНИЯ

Февральская революция фактически довершила развал армии, уже к началу года, как мы видели в предыдущей главе, находившейся на грани полного распада.

Характерны выдержки из анализа Митавской операции — декабря 1916 г. и января 1917 г.: « Нами применялся шаблонный, по западному образцу, с сильной артиллерий­ской подготовкой, способ прорыва, но так как главная позиция противника была не уязвима для артиллерии, то наше движение замирало само собой, не имея техниче­ских средств для прорыва линий блокгаузов. Орудий ближнего боя у нас почти со­всем не было и техника ближнего боя пехоты за точки местности не была усвоена… При подготовке Митавской операции и при выборе направлений, главным образом, учитывалось, что мы никогда не можем быть настолько богаты артиллерийскими сред­ствами, чтобы огнем действительно пробить достаточной ширины брешь в позициях противника для развития в дальнейшем маневра… Кадровые армии, по существу, уже обратились в милицию… почти полное отсутствие горячей пищи в частях, ведущих бой[и это зимой! — Е. Б.] … Более сильные участки позиций неприятеля снабжены большим количеством убежищ такой сопротивляемости, что гарнизон их легко может вынести нашу бомбардировку. Только большие калибры (8 дм и выше), и притом пря­мыми попаданиями, могут разрушить такие убежища, по такие попадания исключительны. Главный же калибр нашей тяжелой артиллерии (6 дм) разрушает лишь окопы». По данным Изместьева, в декабре войска питались исключительно консервами.

В результате, несмотря на сосредоточение 82 батальонов против 19, тщательную подготовку штурмовых групп, комбинирование внезапных ночных и обычных (с артпод­готовкой) атак и хороший моральный дух, фактор внезапности был потерян, каждую пядь земли приходилось методично брать с боем. Удалось взять 1000 пленных, 2 тяжелых и 11 легких орудий, заплатив убитыми, ранеными и без вести пропавшими до 23 000, из них без вести пропавших насчитывалось до 9000.

В некоторых корпусах насчитывалось по 5 кадровых офицеров на полк. По стати­стике, приводимой Зайончковским, из 28 дивизий 10–й армии 7 вовсе не имело поле­вой артиллерии, 4 имели только по одному дивизиону, а тяжелых орудий набиралось в общей сложности 203. К марту на Северном фронте запасов оставалось на два дня, на Западном перешли на консервы и сухарный запас, для Юго–Западно–го фронта на Карпатах выдавали по одной селедке в день, а на Румынском фронте положение было еще хуже.