Мифы революции 1917 года
Шрифт:
Имеются и более или менее объективные свидетельства настроений, господствовавших в то время. Отчасти они запечатлены в периодической печати и дневниках. Судя по ним, в стране наступил смутный период.
Газеты пестрели тревожными сообщениями о несчастных случаях, распространении наркомании (тогда популярным был кокаин), пожарах, убийствах, грабежах, забастовках. В конце ноября 1916-го «Петроградский листок» писал: «Надвигается несуразица. Пустыми, непонятными страхами пугает. Чьи-то рожи в сумерках корчатся, мерещатся».
Шла война, отдельные победы сменялись поражениями, но ничего окончательно не прояснялось. Трудно было понять, за что идут бои, в которых
То, что Распутин — кумир царской семьи — выходец «из низов», оскорбляло и возмущало аристократию (кроме очарованных им экзальтированных дам). Но и в народе верховенство Григория Распутина над царем и царицей воспринималось болезненно и скептически. То, что придворные могли толковать как сближение царя с простым народом, в народе понималось как унижение царской власти.
Война не столько не объединила все социальные слои перед лицом общего врага, сколько еще больше разобщила: одним принесла беды и страдания, для других стала выгодным предприятием.
Но и до войны экономически укреплявшаяся Россия испытывала мучительный идейный разброд. Впрочем, это касалось всей западной цивилизации. Бурлили глубинные процессы в народных массах. Невозможно было понять, что происходит, но ощущались предвестники социальных бурь.
Смятение душ и падение нравов остро подметил Саша Черный:
Разорваны по листику Программы и брошюры, То в ханжество, то в мистику Нагие прячем шкуры. Славься, чистое искусство С грязным салом половым! В нем лишь черпать мысль и чувства Нам — ни мертвым, ни живым.Внедрение капиталистических отношений, появление «денежной аристократии», лишенной высоких идеалов и даже внешнего благородства, подрывали традиционные устои российского общества. Духовная немочь поразила не только простых обывателей, но и значительную часть «творческой» интеллигенции, удивительно бесплодной на подлинные произведения искусства и литературы.
Была ли камнем преткновения и первопричиной всех бедствий и переворотов только война, не популярная в народе? Вряд ли. Хотя пропаганда военных действий велась менее убедительно, чем агитация пацифистов. Вот, например, «патриотическое» откровение Федора Сологуба:
И наши станут ширю дали, И средиземный гул войны, О чем так долго мы мечтали, О чем нам снились только сны.Тут странно выглядит «мы». Кто имеется в виду? Загадка. Входит ли в это «мы» русский народ? Нет, пожалуй. О войне, тем более захватнической, он не мечтал. Зачем ему ценой своих жертв и страданий расширять российские дали — и без того неоглядные?!
Безверие и пустословие представил Саша Черный как следствие разочарования в высоких идеалах, отсутствия цели в жизни и упадка воли:
Вечная память прекрасным и звучным словам! Вечная память дешевым и искреннимНа таком грязно-сером фоне особенно ярко выделялись те, у кого были твердые убеждения, кто выдвигал и поддерживал партийные программы, предполагающие радикальные преобразования общества во имя светлого будущего. Вера в будущее порой мешала им хорошо понимать настоящее и тем более прошлое. Но у них были ясные цели, хотя и фантастические.
Упадническими или революционными настроениями было затронуто не все общество. Предположим, на сто растерянных и жалких обывателей, о которых писали авторы «Нового Сатирикона», Саша Черный, был десяток целенаправленных и убежденных в верности своих идеалов. В таком случае именно этой небольшой активнейшей и целеустремленной части суждено было направлять общественные процессы.
Мировая война на некоторое время приглушила революционные страсти. Однако чем дольше она продолжалась — без заметных успехов, хотя и без больших поражений, — тем менее популярной, а затем и ненавистной становилась. В стране ощущался хлебный кризис (вызванный главным образом перебоями в снабжении), шла продажа товаров по купонам, повышались цены. У продовольственных магазинов выстраивались огромные «хвосты», очереди.
Трудности испытывал народ. Они вовсе не затронули наиболее обеспеченные слои населения. «В этом году, — писал в конце 1916-го «Петроградский листок», — наш тыл остался без хлеба и мяса, но с шампанским и бриллиантами… Рабочие, отдавая труд и здоровье отечеству, не находят, чем утолить голод, их жены и дети проводят дни и ночи на грязных мостовых из-за куска мяса и хлеба, и в то же время взяточники… блистая безумными нарядами, оскорбляют гражданское чувство пиром во время чумы».
Писательница Тэффи перечислила в фельетоне наиболее часто встречающиеся существительные с глаголами. Среди них были: «Общество возмущается. Министерство сменяется. Отечество продают. Редактора сажают. Дороговизна растет. Цены вздувают. На печать накладывают печать. Рабочий класс требует. Пролетарии выступают. Власти бездействуют».
Всегда граждане воюющей страны испытывают материальные затруднения, вынуждены переживать определенные лишения. Естественна строгая цензура. Приходится терпеть тяготы военного времени. А русский народ, как известно, один из наиболее терпеливых на свете. Почему же тогда «общество возмущается»? Да ведь — «Отечество продают»! Спекулянты наживаются.
Петроградские «Биржевые ведомости» в начале февраля 1917 года писали: «Сотни, тысячи, а иногда и десятки тысяч рублей щедро швыряются к столу аукциониста». «В течение нескольких месяцев народились миллионеры, заработавшие деньги на поставках, биржевой игре, спекуляции… Пышно разодетые дамы, биржевики, внезапно разбогатевшие зубные врачи и торговцы аспирином и гвоздями». «Несмотря на высокие цены, которые продолжают непрерывно расти, спрос на старинную мебель, фарфор, картины, бронзу и т.д. продолжает повышаться».
Столичный журналист Н. Брешко-Брешковский сообщал в «Петроградском листке»: «появились новые "ценители искусства" и покупатели художественных ценностей от биржи, от банков, от нефти, от марли, от железа, от цинка, от всяких других не менее выгодных поставок. Лысые, откормленные, упитанные, с профилями хищников и сатиров, ходят они по выставке, приобретая не картину, не ту или иную хорошую вещь, а то или другое модное имя… не жалеют чересчур легко доставшихся денег и закупают картины целыми партиями».