Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

Створки резных ворот были распахнуты настежь, будто объятия радушного хозяина. Посадник, едва только гости въехали на двор, поспешил им навстречу, на ходу кланяясь и что-то говоря, но слов его было не разобрать — ветер относил их в сторону.

Михаил Ярославич мельком оглядел добротный дом с четырехскатной крышей и двор, который со всех сторон обступили разные службы, увидел дворовых людей, высыпавших на улицу и между частыми по­клонами с нескрываемым любопытством рассматри­вавших князя и тех, кто его сопровождал. С высокого крыльца, ведущего на широкий рундук, за гостями не­отрывно следили

восторженные детские глаза.

— Ну, Василий Алексич, веди в свои палаты, зна­комь с домочадцами, — бодро сказал князь.

3. Исповедь посадника

Василий Алексич, стараясь не опередить князя и не отстать от него, повел гостей в свой дом. Поднимаясь по широкой лестнице, Михаил Ярославич успел заме­тить, как юркнул в сени темноволосый мальчик, толь­ко что с любопытством смотревший на него.

За князем шел воевода, он по–хозяйски оглядел по­стройки, вид на которые открывался с высокого крыльца, и остался доволен.

Сотник же, то и дело озиравшийся по сторонам, не­ожиданно ощутил какой-то душевный трепет, его сердце забилось сильнее, а ноги сделались ватными. Он даже взялся за перила, потому что ему вдруг почу­дилось, что он вот–вот упадет.

Наконец метель и холод остались позади, и гости вместе с радушным хозяином вошли в просторную светлую горницу, машинально перекрестились на об­раза.

— Это, Михаил Ярославич, хозяйка моя, Анастасия Петровна, — сказал с гордостью в голосе посадник, пред­ставляя супругу, которая низко поклонилась князю.

Когда она распрямилась, князь увидел перед собой очень миловидную, чуть располневшую женщину, ко­торая была явно намного моложе своего мужа.

— Это дочь моя старшая, Вера, — тем временем продолжал хозяин, подводя к гостям худенькую де­вушку лет шестнадцати–семнадцати.

И снова князь недоумевал.

От пристальных мужских взглядов девушка вся за­рделась и, опустив голову, пытаясь прикрыть горящие щеки туго заплетенными светлыми косами, быстро отошла в сторону, пропуская вперед двух мальчиков.

— А это сыновья мои, Федор и Петр, — с какой-то особой теплотой проговорил посадник и, слегка под­толкнув вперед застывшего на месте Федора, взял теп­лую ручку младшего сына, такого же круглолицего, как отец, подвел его к Михаилу Ярославичу.

— Вот и познакомились, — сказал удовлетворенно князь, хитро подмигнув Федору, — а со мной к вам прибыли соратники и други мои: Егор Тимофеевич, во­евода княжьей дружины и сотник Василько, Остапа сын. Хоть и молод он, и рановато величать его по отче­ству, но чести такой достоин, не раз уж в сече отличил­ся, — добавил он и заметил, как покраснел от похвалы сотник. — Прошу любить да жаловать!

Однако смутился сотник не столько от княжеской похвалы, как от робкого взгляда, который бросила на него дочка посадника.

«Что ж это такое со мной делается. Вроде знал я не­мало девиц и пригоже, да не таял от одного их взгляда, будто воск под солнцем», — подумал Василько удив­ленно.

Размышления сотника были тут же прерваны: по­садник пригласил гостей пройти в соседнюю горницу, где, как оказалось, уже был накрыт стол.

Князь первым переступил порог и чуть не ахнул от изумления: просторная горница была вся полна какого-то мягкого теплого света, но исходил он вовсе не от трех больших окон, за которыми все так же висело снежное марево, а от печи, выложенной муравлеными изразцами. На белой блестящей стене распустились неведомые цветы, над которыми порхали сказочные птицы, казалось, что и за высокими зелеными трава­ми, что поднимались от самого пола, прячутся дико­винные звери.

— Экая красота, — выдохнул наконец Михаил Ярославич с восторгом и завистью, взглянул на дру­зей, как будто приглашая их порадоваться изуми­тельному зрелищу, — много видывал, но такое в пер­вый раз!

Воевода и сотник тоже уставились на печь. Посад­ник хоть и рад был тому, что удивил гостей, но вдруг испытал острую тревогу. Он хорошо знал, как страшна зависть, а ее трудно было не заметить и в княжеском голосе, и во взгляде, и поэтому он, пригласив гостей к столу, не мешкая, пустился в объяснения:

— Кабы знал я, Михаил Ярославич, что тебе так по нраву придутся эти изразцы муравленые, приберег бы для тебя. Только вот, князь, незадача какая: рисунок-то и вправду хорош, да вот изразцы-то старые, пожар пережили. Я когда дом этот ставил, люди мои, что рас­чищали пепелище, которое от прежних построек оста­лось, нашли невдалеке отсюда под большим завалом остатки печи. Один из них заметил рисунок, дождями от гари и копоти освобожденный, отколол изразец и мне показал. Потом уж и остальные осторожно ско­лоли, очистили. Но маловато их оказалось — только немногим более трех локтей смогли подобрать, но все равно решил я их в дело пустить — очень уж рисунок всему нашему семейству приглянулся. А что теперь печь так глаз радует, так это Верунька моя постара­лась: где какая веточка или у птички крылышко по­вреждены оказались, она подправила, да так умело, что только вблизи и отличишь, — закончил посадник, с гордостью за дочь и довольный своим разъяснением.

Услышав эти слова, гости как по команде поверну­ли головы в ту сторону, где только что стояла девушка, но она, едва отец произнес похвалу в ее адрес, незамет­но выпорхнула за дверь. Исчезновения ее не заметил даже Василько, который то и дело посматривал испод­лобья на посадскую дочку.

— Убежала… — огорченно вздохнул посадник, — смущается. Как птичка малая, все от людей прячет­ся… Нуда что это я, — отогнал он от себя горькие мыс­ли, — гостей дорогих потчевать надобно, а я все хва­люсь. Угощайтесь, не побрезгуйте пищей скромной.

— Что-то ты, Василий Алексич, лукавишь, али не видишь, какими кушаньями стол заставлен? — с ус­мешкой спросил воевода. — Глаз радуется и животу потеху сулит. Если так и дальше дело пойдет, доспехи новые заказывать надобно будет.

— Вот уже скажешь, Егор Тимофеевич, — сму­щенно произнес посадник, довольный похвалой, — по­сле трудов праведных можно немного и разговеться. Великий пост и душу очистит от скверны, и животы подтянет.

За обильными закусками слово за слово потекла не­торопливая беседа. Темка неслышно мелькал по горни­це, предугадывая желание пирующих: то подливал им в кубки питие, то подносил блюдо с каким-то яством.