Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

Однако радоваться было рано.

Если крепкий телом Андрей, из-за беспокойного нрава уже не раз побывший в разных переделках, мог без последствий перенести очередное испытание, то для княжича, хоть и вполне теперь окрепшего, ку­пание в студеной осенней воде невесть чем могло обер­нуться.

Костер, к счастью, заполыхал очень быстро, но по­ка его разводили, детей раздели донага, обтерли чьи­ми-то рубахами и надели на них чьи-то свиты, потом, усадив обоих к огню и разыскав у кого-то в калите не­початую сулею, напоили хмельным медом.

Только после этого обратили внимание на то, что и сам Егор Тимофеевич, все это время отдававший при­казания, успел в

этой суматохе скинуть только вымок­шую свиту и теперь, блаженно глядя на спасенных де­тей, стоит у костра босой, в мокрой рубахе и мокрых портах. Его помощник, уже скинув с себя вымокшую одежду и разложив ее у костра, грелся рядом, то одним боком, то другим поворачивая к огню сильное молодое тело. Для них тоже нашлась сулейка с медом, и, от­хлебнув из нее по очереди, они переглянулись и нео­жиданно засмеялись. Их смех подхватили все.

Смеялись и княжич, и Андрей. Михаил, кажется, наконец-то понял, что был на волосок от гибели, но по детской наивности не верил, что его жизнь так нелепо могла оборваться.

Княжич стал со смехом рассказывать, как сначала опешил, оказавшись в холодной воде, которая была го­раздо холоднее, чем он ожидал, упомянул и о том, как решил, что сможет удержаться за ломкий камыш, но только обрезал руки. Для достоверности он всем про­тягивал ладони с едва заметными темными линиями, и взрослые с неподдельным вниманием смотрели на дет­ские руки. Затем княжич стал рассказывать, как испу­гался, когда почувствовал, что почва под ногами куда-то исчезла и его словно кто-то потянул вниз, в черную без­дну. Однако хоть он пытался говорить со смехом, но хо­лодок испытанного ужаса пробежал по спине и у него са­мого, и у всех, кто был свидетелем случившегося.

— Я скажу отцу, и он отблагодарит тебя и Андрея за мое спасение — вдруг серьезно сказал княжич и тут же со смехом стал вспоминать, как почувствовал, что кто-то схватил его за свиту, отчего ему стало трудно дышать.

«Пожалуй, благодарности не миновать, — подумал тем временем Егор Тимофеевич, — только какой? Под горячую руку попадешь, можно и в поруб [31] угодить, а то и головы лишиться».

Награды, правда, никакой не было, но и в опалу на­ставник княжеского сына не попал.

31

Поруб — яма со срубом, место заключения.

Он не стал ничего скрывать, а сразу же по возвра­щении в город рассказал обо всем Ярославу Всеволодо­вичу. Тот, зная о счастливом конце истории, все же для вида сурово отчитал Егора Тимофеевича за недо­гляд, но затем смягчился и вполне спокойно выслушал его, согласившись с тем, что Михаилу надо бы на­учиться держаться на воде. На том и порешили.

С опаской ждали окружающие, не расхворается ли княжич, что раньше бывало даже из-за меньшей напа­сти, но он, к всеобщей радости, как и до купания в сту­деной воде, был бодр и весел.

Вскоре князь отправился в очередной поход, пообе­щав Михаилу, что в следующий раз обязательно возь­мет его с собой. Вместе с дружиной родной дом впервые покинул и Андрей, а Егор Тимофеевич, помня о своей ответственности, стал еще больше времени проводить с сыном Ярослава Всеволодовича.

Воевода усмехнулся при воспоминании о том, сколько сил пришлось потратить нетерпеливому княжичу, чтобы научиться бить без промаха зверя и пти­цу, но зато позже, возвращаясь с охоты, он мог похва­статься богатой добычей. Хотя занятие это, истинно мужское, ему почему-то было

не по нраву.

Однако не только охота и владение боевым оружи­ем занимали теперь юного князя, который стал живо интересоваться тем, как бились княжеские дружины с врагами, как князьям удалось победить или почему они потерпели поражение в том или ином сражении. Егор Тимофеевич рассказывал о битвах, о которых ему было известно от других, и о тех, в которых ему дове­лось участвовать самому. Он и сам, незаметно для себя, набирался мудрости в этих долгих беседах.

Дотошного ребенка интересовало все: и какие силы были у противников, и что было за место, на котором встретились полки. Пришлось припоминать даже са­мые незначительные подробности, до мелочей описы­вать места сражений. По ходу рассказа Егор Тимофее­вич спрашивал у Михаила, как бы тот действовал на месте воеводы, и порой, вступая в спор с княжичем, подробно объяснял, почему надо было поступить так, а не иначе.

— Эх, я бы полк свой отсюда вывел да прямо в лоб ударил! — возбужденно кричал княжич, прочерчивая веткой на снежном насте направление, откуда, как он считал, надо было бы бить по противнику.

— Рассказывают, что твой дед, Мстислав Удатный, так и поступил, но вот какая незадача вышла, не знал он ничего о силах, что против него стоят.

— Что ж он лазучить никого перед собой не посылал?

— Может, и посылал, кто теперь скажет, да только далеко ли те лазутчики ходили. А русские полки с по­ловецкими побили сторожи да отряды малые, что впе­реди туменов [32] татарских шли, и через Днепр вперед ринулись. До речки, что Калкой зовется, быстро добра­лись, а вот там-то и наткнулись на главные силы. Их и счесть было нельзя.

32

Тумен — объединение татаро–монгольского войска из 10 тысяч воинов.

— Дальше я знаю, что было, мать поведала, — насу­пившись, пробубнил себе под нос Михаил, не желая вспоминать о поступке деда, недостойном [33] не только во­еводы, но и простого воина. Однако, помолчав мгнове­ние, все же сказал: — Надо было бы хоть переправу на­ладить, может, тогда бежать, аки зайцам, не пришлось и сабли, словно траву, наших витязей не косили бы.

— Смышлен ты. Однако это теперь хорошо гово­рить, что тогда надо было делать. Помнишь присказку: «Если бы да кабы…»

33

…о поступке деда, недостойном. — В битве при Калке отряд Мстислава Удатного был разбит, а сам он, спасаясь от погони, уничтожил средства переправы, чем поставил ос­тавшиеся войска в крайне тяжелое положение. «Излишнее славолюбие героя столь знаменитого погубило наше вой­ско», — писал Н. М. Карамзин.

— Знаю, знаю, о чем ты опять скажешь, — зама­хал руками княжич, — но ведь обидно…

Пожалуй, лишь на один вопрос княжича, который тот все чаще и чаще задавал, Егору Тимофеевичу не удавалось ответить вразумительно, да и то потому, что он и сам не знал, почему идет войной брат на брата, вместо того чтобы забыть о междоусобицах и общими усилиями оборонять свои земли от грозных врагов.

За делами да беседами время быстро пролетело, и едва только сошел лед с реки, как Егор Тимофеевич, не забывший о разговоре с князем, стал приучать Ми­хаила к воде.