Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

Ночь выдалась тихая, безветренная. Однако Егор Тимофеевич, как и многие в ту ночь, почти не сомкнул глаз. Вроде бы и рано еще ждать нападения на лагерь великого князя, но на сердце было как-то тревожно.

«Место совсем неизвестное. Прав Ратибор, поутру надо бы оглядеться, а то в темноте не разобрать, не только, где другие полки стоят и речка течет, но и откуда сами мы пришли», — думал он тогда, уст­раиваясь на ночлег возле саней, на которых беспокой­но ворочался во сне княжич.

Закряхтев совсем по–стариковски, воевода встал с лавки, растирая холодные руки, подошел к печи. Она все еще дышала

жаром, а его почему-то била дрожь, как от лютого холода.

Егор Тимофеевич прижался спиной к печи и опус­тил веки, чтобы не видеть, вновь появившиеся перед ним холодно мерцавшие звезды, которые в ту ночь, словно чьи-то колючие глаза, разглядывали с высоты русские дружины.

Люди, освещенные мертвенным лунным светом, казались совсем беззащитными, и даже ярко полыхав­шие костры не могли рассеять черноту, нависшую над ними.

Дружины, подошедшие на подмогу Юрию Всеволо­довичу, разместились, кто где, найдя себе место в близ­лежащих деревеньках, правда, большая часть войска все же сосредоточилась возле деревушки Станилово — по­ближе к великому князю. Поодаль от деревеньки, в кото­рой от вооруженных людей уж и яблоку негде было упасть, за молоденькой рощицей, выросшей на неболь­шом косогоре, встали лагерем ратники, прибывшие от Ярослава Всеволодовича. Они хоть и были крайне встре­вожены, но все же, устав после перехода, вскоре угомо­нились, лишь некоторые, в том числе и Егор Тимофее­вич, еще долго не поддавались сну. Укрыв медвежьим пологом молодого князя, он отправился проведать сына, сотня которого разместилась совсем неподалеку от обоза.

Андрей спал сидя, привалившись спиной к высо­кой ели, обхватив колени руками. Ничем не прикры­тая голова его упала на грудь, уткнулась светлой, толь­ко начавшей расти бородкой в ворот свиты. Рядом с ним, на еловом лапнике, была уложена кольчуга, из под которой выглядывали ножны и топорщилась ос­трыми шипами боевая палица.

Отец долго смотрел на спящего сына, и тот, будто почувствовав этот взгляд, пошевелился, откинул голо­ву, так что стало видно его лицо, но не проснулся. Его­ру Тимофеевичу вдруг показалось, что Андрею холод­но, что сын замерз, и он, наклонившись, с опаской до­тронулся до крепкой, совсем уже не юношеской руки — она была горяча, и отец облегченно вздохнул. Потом он еще некоторое время постоял рядом со спя­щим сыном, вглядываясь в его молодое лицо, неожи­данно для себя наклонился, провел шершавой рукой по мягким пшеничным прядям и, тяжело вздохнув, отправился назад, к Михаилу Ярославичу, которого обещал князю беречь пуще своих глаз.

Утро было ясное. Яркое, радостное поднималось на востоке солнце, и людям, увидевшим его, стало казать­ся, что беда минует их стороной, что, содрогнувшись от содеянного, уйдет в свои неведомые земли Бату–хан. Никто не догадывался, что беда уже совсем рядом.

Передовой отряд Дорожа, насчитывавший почти три десятка сотен воинов, успел дойти лишь до верхо­вьев Сити, где ранним утром неожиданно наткнулся на татарские разъезды. Хоть и двигались тумены по Рус­ской земле с превеликой быстротой, однако никто из окружения Юрия Всеволодовича и предположить не мог, что встреча с противником случится так скоро.

Воевода сразу же, с ходу со всей мощью ударил по противнику, силы которого были совсем не велики. Дорож был уверен в победе и уже предвкушал, как, выполнив княжеский приказ, вернется в лагерь с бога­тым полоном, в котором наверняка окажутся и те, у кого удастся вызнать все о силе Бату–хана.

Однако, вопреки его ожиданиям, никто из поганых не дрогнул, не испугался. Подбадриваемые странными гортанными криками и громким гиканьем, бесстраш­но врубались они в самую гущу русских сотен, и за те несколько мгновений, что удавалось им удержаться в седле, не упасть с рассеченной головой под ноги хри­пящих коней, успевали они своими кривыми саблями поразить нескольких крепких воинов.

Еще продолжался бой, еще надеялся воевода, что ослабеют татары и в конце концов его сильные смелые воины одолеют их, когда почувствовал он, как задро­жала под ним земля, и вдруг стало трудно дышать. Воздух стал каким-то вязким, потек над головами лю­дей, сошедшихся в смертельной схватке. Дорож осо­знал, что означает это странное движение, лишь когда ветер донес до его чуткого уха звуки, безошибочно го­ворящие о приближении очень большого войска.

Земля гулко гудела под копытами тысяч коней, свист и крики уже доносились до места схватки, обод­ряя одних и лишая отваги других. Сюда приближа­лись тумены Бурундая.

Темник, по велению Батыя, оставив главное вой­ско, направился в ту сторону, где, как ему стало изве­стно от пленных, Юрий Всеволодович начал собирать полки для сражения. Обойдя Кашин, жители которого уже успели распрощаться со своими жизнями, Бурундай, не тратя времени на взятие этого городка, появился перед княжескими дружинами с той стороны, с ка­кой его никто не ждал.

Бой продолжался еще некоторое время, но удача уже отвернулась от рати Дорожа. Многие еще сопро­тивлялись наседавшим на них со всех сторон татарам, но силы были явно не равны.

Очень скоро это стало ясно всем, но одни продолжа­ли мужественно сражаться, отбивая удары, сыпавшие­ся на них со всех сторон, а другие, забыв о долге, заме­тались в панике, пытаясь выбраться живыми из этого страшного месива. Удавалось это единицам, и то лишь тем, кто двигался в хвосте растянувшихся в походе со­тен и, когда завязался бой, оказался ближе к лесной опушке.

Кто первым повернулся спиной к противнику, не­известно, но не успел Дорож и подумать о том, что на­до бы сообщить Юрию Всеволодовичу о случившемся, как увидел позорное для любого полководца зрелище: его воины под натиском свежих сил, подошедших на помощь противнику, бегут с поля боя.

Дорож не верил своим глазам. Первым желанием его было остановить, вернуть трусов. Однако как ни храбр был воевода, но и он, видя перед собой противни­ков, число которых все прибывало и прибывало, по­нял, что сражение проиграно и надо как можно скорее уносить ноги, а если удастся, то предупредить князя Юрия о надвигающейся беде.

Он со злостью хлыстнул своего коня по крупу и, ок­руженный дружинниками, ринулся к спасительному, как ему казалось, лесу, полукругом охватившему вы­ровненное трудолюбивыми пахарями поле, которое стало этим утром местом страшного боя.

С каждым шагом рядом с воеводой оставалось все меньше верных людей: татары, словно почуяв, что главная добыча уходит от них, накинулись на при­крывавших отход Дорожа воинов с удесятеренной си­лой, и вскоре ему самому пришлось, что есть силы размахивая мечом, отбиваться от ударов. К счастью для него, он все-таки смог выбраться из мешанины боя, где люди, занятые своим страшным делом, опья­ненные кровью, уже ни на что не обращали внима­ния, да и лесная опушка была совсем близко: конь па­ру раз скакнет через изувеченные мертвые тела рат­ников — и вот он лес.