Мигом одним
Шрифт:
Сколько и как далеко я прошел, мне было непонятно. Меня окружал странный дремучий лес и тишина. Но тишина не была абсолютной. Слышалась непонятная возня вокруг. Странные существа копошились в чащобе. Явно не звери лесные.
Наконец мой путь пересекла преграда. Это был невысокий заборчик из палок. Со второго раза мне удалось его переступить. Неловко поставив ногу, я поскользнулся и упал. Рядом раздался странный деревянный скрип.
– Фу, это что такое?
Скрип усилился. Я заворочался, пытаясь сориентироваться на звук и повернуться к неизвестному лицом.
– Ох, божечьки. Кто ж так помиловал тебя? – Услышал я совсем рядом дребезжащий старушечий голос. – Вставай дитятко, пошли в дом.
Сильная и твердая как поручень автобуса рука подхватила меня за руку, одним рывком поставив на ноги. Вот так старушка. Сила оказалась в ней немереная. Она развернула меня и подтолкнула. Я пошел, куда меня направили. Скрипнула дверь. Старушка пригнула мне голову, сказав, что притолока низко.
Войдя внутрь, я ощутил себя на футбольном поле. Вокруг чувствовалось огромное пространство. Меня подхватили две ладони, так, будто я был не больше котенка. Подняли высоко, посадили. Пряно запахло свежим хлебом, мне в руку сунули краюху.
– Кушай милай, накось молочка.
В другую руку мне сунули кувшин. Я аккуратно пригубил из него. Действительно молоко, я такого вкусного и не пил никогда. Хлеб был густой, терпкий, грубого помола. Прожевав кусок хлеба, и запив его молоком, я почувствовал прилив сил, будто в меня вставили батарейку.
Рядом со мной творилось непонятное. Стол качался, поскрипывал, слышались шлепки.
– Простите, вы тесто месите?
– А то.
– Зачем?
– Печь тебя буду, молчи.
От такой отповеди я чуть не выронил кувшин из руки. Печь?! Меня?! Зачем?! Меня всего приморозило от страха. С другой стороны, рациональная часть сознания говорила мне, что это все мой горячечный бред. Отсюда два варианта: либо я очнусь в госпитале, либо наступит смерть и тьма.
Стол очень долго скрипел. От близкой печи шел ощутимый жар. Я слышал, как старуха бросала в печь дрова, шевелила угли, чтоб жарче горели. Молоко кончилось, остаток хлеба я методично дожевывал, не пропадать же добру, когда еще поем такого вкусного да домашнего.
Из нирваны меня выдернули без всякого предупреждения. Оторвав от поверхности, рука содрала с меня одежду и опустила в теплую воду, пахнущую лесными травами. Пополоскав меня немного в воде, как тряпочку, руки положили на мягкое и холодное. Я пощупал рукой. Тесто! Что?! Я попытался встать, однако меня мгновенно спеленали в нём. Я пытался высвободиться, но меня закатывали все в новый и новый слой теста. В конце концов, я почувствовал себя мухой в смоле. Немного двигаться я мог, но очень вяло.
– Не балуй, булка корявая будет.
Вставив мне в рот трубку, старуха запечатала и лицо. Потом меня переложили на другой стол. Потарахтев немного у печки, старуха вернулась ко мне, подняла и понесла. Я понял, что я явно на лопате. Мне даже стало смешно немного. Неужели меня сейчас Баба Яга спечет в своей печи? Смех разом прошел, мне стало жутко. Меня явно сбросили с лопаты. Лязгнула крышка печи, вокруг зазвенела тишина. Жар медленно и неумолимо проникал сквозь тесто, спекая его и лишая меня даже той малой возможности для движения, что была. Я вдруг осознал, что еще немного и мое тело начнет пропекаться, закипая от проникающего жара. Вот я идиот. Я ведь умер. Это факт и по всем понятиям съесть меня просто невозможно. Хотя, я в печи и замотан в тесто. Так пугаться мне или нет? А чего собственно пугаться. Мне было тепло, скорее жарко, но боли я не чувствовал. Я прислушался к своим ощущениям и понял, что мне не только стало спокойно, но и как-то хорошо. Это было странное чувство. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы, ни тела. Я вообще ничего не ощущал кроме тепла, тишины и странного умиротворяющего покоя. Горячий воздух, приходящий в легкие через трубку, грел изнутри, проникая в меня, комом прокатываясь по телу при каждом вдохе.
Потеряв счет времени, я выплыл из печи и оказался в огромном межзвездном пространстве. Временами далекие звезды приближались ко мне, я впитывал их тепло и свет. Может я был метеоритом, несясь со световой скоростью от звезды к звезде. Еще я чувствовал что росту. Временами я даже ощущал, как лопаются слои теста, что сковали меня в самом начале.
******
Слегка потянула холодом. Близкая звезда рванула ко мне, ослепив своим светом. Сильные руки меня подняли и положили на стол. Я открыл глаза и увидел потолок. Второй осознанной картинкой было лицо Яги-матушки склоненное надомной. Это была не старуха, как мне казалось в начале, а статная крепкая женщина лет тридцати. Волшебница обламывала лопнувшие коржи, освобождая меня от твердого панциря. Я почему-то знал, что это действительно та самая Баба-Яга, которой пугали детей, но именно она никогда мне ничего плохого не сделает.
Резкий хлопок по животу привел меня в чувства. От неожиданности я подскочил, сев на столе.
– Гляди, живой, а я уж думала поужинать. – Хихикнула Яга.
– Сдается мне, вы и не собирались мной ужинать.
– Вставай, разгони кровь по телу да дров наруби баню топить, мыть тебя буду.
С этими словами она вручила мне холщовые штаны и рубаху.
– Вон топор, за домом пеньки дубовые, березовые, сосновые. Наколи все. Как наколешь, в баню пойдем.
Я встал, оделся. Пока одевался, крошки хлеба сыпались на пол, а меня опять накрыло жутким чувством дикой нереальности всего, что происходило вокруг.
Дрова я рубил часа два, как по моему ощущению времени. Помогали мне в этом странные существа – два маленьких старичка. Оба были одеты в странное домотканое тряпье, описать его не берусь. У одного была соломенная шляпа, а другой прекрасно себя чувствовал в громадной меховой шапке. Вначале я даже подумал, что это его волосы, пока он не снял шапку, вытирая пот с лысины.
Тот, что был в соломенной шляпе, видимо благодаря какой-то своей внутренней энергии забрасывал чурбаны на большой пенек, я рубил, а достаточно нарубленные части пеньков отправлял, неведомо куда второй, в шапке. Так мы слаженно и перекололи все дрова.
– Фух, ну я пошел баньку топить. – Сказал, тот, что был в меховой шапке и исчез.
Исчез он в буквальном смысле, а не ушел. Только небольшое облачко желтой пыльцы медленно оседало в том месте, где только что стоял он. Я присел на лавочку рядом с другим его сотоварищем.
– Вы кто такие, оба?
Старичок удивленно на меня посмотрел и стал рыться по карманам. Достал вполне приличную трубку, набил ее табаком, закурил.
– Ну, ты брат даешь, из лесу вышел что ли?
– Не местный я.
– Ну, понятно, кто ж из местных домового не признает. – Он встал и, сняв соломенную шляпу, слегка поклонился. – Степан, домовой этой избушки. Прошу любить, лелеять, кормить и не утруждать работой.
– А второй, тоже домовой?
– Нет, кореш это мой старинный, банник он, Егором кличут.
– Кто?
– Я в доме живу, значит – домовой, а он в бане живет – банник значит. На курни, мозги прочистит. – Протянул Степан мне трубку.
Я рефлекторно потянулся, чтоб курнуть, но тут появилась Яга. Она принесла два горшка, один маленький дала домовому, а второй протянула мне.